Поселок Просцово. Одна измена, две любви - Игорь Бордов

Ознакомительный фрагментбольшой птицы и подумал, что должен увидеть орла на земле, раздирающего какую-нибудь косулю. Но в лесу опять была дикая тишина и крапива. Ночью дождь был несмелый, но снова нас накрыли облака, и ветер всю ночь рвал тент на палатке. Утром было ещё пасмурно. МП и КП готовили завтрак. Я сидел с ними у костра. Мы смотрели, как облака струями текут по зелёным склонам ущелья к нам.

Вчера вечером видел в небе летящего волшебника, и ещё что-то крылатое летело ему навстречу. А потом, когда сидел над морем на высокой скале с расщелиной, между нашей и соседней бухтами, было что-то очень странное. Солнце спряталось за высокую гору справа, и был сильный ветер с гряды. Ветер не давал волн, только морщил воду причудливыми веерами, разбегающимися от берега, тающими и возникающими вновь. Сначала я вспомнил вторую ночь на море, когда не спали со всего пляжа только я и пара из (Челябинска?). Со стороны Нового Света [посёлок недалеко от Судака; между двумя этими пунктами мы и стояли] заиграла дискотека: «Агата…» «Как на войне». Их концерт в К…; они где-то есть, живут, существуют сейчас; я вижу море; сейчас я, пьяный, пойду купаться, рождать руками светлячков в воде; дискотека в Новом Свете… Не хочу идти в Новый Свет. Я заметил, что море на востоке — насыщенно-голубое, а на западе, под тучей — чёрно-зелёное. Если вдуматься, как звучит: «Чёрное Море», — так ужасно. Что я делаю на этой скале? Мне почудилось, что меня магнитит пропасть; море гипнотизирует меня, заставляет меня что-нибудь сделать. Например, прыгнуть вниз. Я прислонился спиной к камню. На западе — синее море и розовые горы. Я решил: это следует сфотографировать, хотя есть аналогичный дневной кадр. И я ушёл со скалы. Я сфотографировал весь взрослый народ на фоне розовых гор. Сегодня я снова пойду на ту скалу. Прямо сейчас. Я на скале. К краю подходить не хочется. Забыл напопник. Внизу проплыла красная лодка с одиноким гребцом. Сейчас она справа, вместе с двумя другими, в блике солнечных туч, не так красиво. Цвет моря сейчас везде разный и всё время меняется. Оказывается, есть ещё облачные дорожки. Лучше всего: на горизонте справа и у подножия гор, которые через (час?) станут розовыми: нежно-голубая полоска за свинцовым пятном. Она не исчезает, хотя мне кажется, я ужасно медленно пишу. Две лодки возвращаются. Вот это да! Свинцовое пятно вдруг стало полосами: красная — зелёная — красная. Всё за считанные секунды. Зелёная полоса расширяется. Сзади, в горах, гром (ворчание). Выглянуло солнце. Третья лодка возвращается. Она зелёная, четыре человека. Под скалой вода — зелёная. Невозможно описать. Просто не успеваю. Красные и зелёные полосы меняются местами. Опять гремит. Солнце снова — за тучами. Пробиваются лучи. Лодки уже далеко. Виден Судак. Опять — много свинца. Поли сказали, что я стал большим эгоистом. Я изменился. У меня отобрали зажигалку. Я иду дежурить. Снова выглянуло солнце. Тень от пальцев на строчках. В горах — гремит. Задержался. Так интересно: уже нет никаких полос и пятен, — теперь наоборот: слева море зелёное, справа — синее.

11/VIII

Когда остаюсь один, всё время слышу чьи-то шаги.

12/VIII

Очень хорошая волна. Меня несколько раз бросало на камни. Но остался жив. Сейчас лежу в тени, но качка в голове продолжается. Позавчера была сильная гроза. Мы дежурили. Примус стоял в центре ручья, и МП сделал вокруг него плотину. Половина вещей в палатке промокла. Из Судака вернулись сильно пьяные ЛС и МШ и были со скандалом изгнаны из палатки спать на пляж на одном коврике. Я принёс им свой коврик, полбутылки вина и остался с ними. Тоже со скандалом. Шуга познакомился с девушкой на дороге. Они с ЛС растранжирили половину выданных им общественных денег, разбили бутылку водки, одно яйцо и забыли в такси пять пачек «бонда». На пляже снова был ливень, мы прятались под ковриком и орали песни [помню, что-то похабное, Лаэртского какого-нибудь]. Рано утром я всё же ушёл в палатку, потому что замёрз и боялся заболеть. (Может быть, я бы и не проснулся, но меня разбудил ЛС, который дрожал как эпилептик). Вчера было солнечно только днём. Вечером немного помочило, а после дождя я ходил купаться пьяный. Лежал на волнах и орал песни. Вечером ходил на скалу. Луна стала побольше. Дорожка уходила к западу. Сначала она была только на пляже. Не могу сейчас представить и описать цвет (какая-то мёртво-ало-жёлтая). Небольшой участок у подножия камня. Потом она вытянулась конусом к горизонту, бледно-жёлто-серебристая. А справа из-за гор часто-часто бесшумно выстреливали отсветы грозы, вспыхивали облака-«телефонные трубки». На скале мне стало одиноко. Я был пьян, но не знал, что мне делать с этим опьянением. Я ушёл один спать на пляж. Накатывали волны, луна разлила по пляжу своё тихое серебро. Я лежал на боку и смотрел на отчётливые камни, белое море. Утром я часто просыпался и снова засыпал минут на десять. Просыпаясь, смотрел на красно-жёлтый облачный рассвет.

На меня продолжают накатывать волны, хотя я лежу в тени дерева на коврике. Растерял всех «куриных богов»; сегодня опять искал их на пляже. МШ вчера ходил на свидание в Судак [помню, хвастался позже, что имел секс с некоей дамой чуть ли не на дороге над нашим лагерем, врал, небось].

Больше не снятся нехорошие сны. Пьём портвейн каждый дьявольский день. Дни похожи один на другой.

Джурла тогда, в марте, была лучше. Или, может быть, я чувствовал острее?

На Джурле-2 поднимался в гору. Видел привидение Аюдага. Сомневаюсь, что его будет видно на фото. По дороге на Генеральское нарвали прорву грибов. Перепутали тропинки и свалились в Генеральское, не зацепив водопада. Я не ходил смотреть на водопад. Из Генеральского в Солнечногорск (на море) нас отвезла машина. Это было около 7 вечера 6/VIII. В Генеральском долго смотрел на один дом. Там крыша на уровне тропинки, что уводит от «центральной улицы». Очень тихо. В садике кипарис, всякие фрукты, виноград, родник и вид на горы в облаках. Лесенка к двери. Номер дома почему-то 17 [намёк на любимое Алинино число].

Мы вышли к морю с рюкзаками. Всё побережье было заставлено машинами, людьми и палатками. Мы шли по пляжу с рюкзаками. Во мне росло едва сдерживаемое счастливое буйство; я понимал (мне кажется) почему его следовало сдерживать, и меня бил нервный смех. В первую очередь нужно было найти место, где встать на одну ночь. Мы бросили рюкзаки,