Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности - Генрих Вениаминович Сапгир

Ознакомительный фрагмент– старушки возле гардероба – здесь свист костей и пляски гроба! – визжит взбесившийся клубок – прах отрясают кастаньеты – Бобок! бобок! бобок! – и разверзается – и в э т о проваливается ошеломленный зал

Что было? – что произошло? – вылез на сцену востроносый в широких брюках – отрывисто раскланялся – скандируя и нарастая – зал открытым сердцем шел к нему – пожал сухую руку дирижера – кто ты? – ловкий мистификатор? – нет! ты эксплуататор душ человеческих – какою дьявольской уловкой сумел ты отворить наш бренный механизм – где молоточек с барабанной перепонкой – и каждому свой резонатор вставил

И вот вошло как мучаешься ты – как одинокое созданье – то и дело оступаясь – летит в пролет и в пустоту – как на лету его подхватывает кто-то – в недоумении – что произошло? – «Но это безусловно гениально» – сказала седая дама спутнице

Но время кончилось – и все – из света в темноту – неспешно возвращаются к себе – троллейбусом такси метро – как будто ч т о полчаса назад наигрывала с м е р т ь на каждом позвоночнике – и в упоенье и в тоске – как поворачивается ржавый гвоздь в доске забыли начисто! – все обернулось консерваторией толпой полузнакомых – так прошмыгнув под колесом вильнувшей в сторону машины – еще визжат голодные колодки тормозов – уже спешат по тротуару – к себе – забыться сном – любовью – чем-нибудь

ВЕСНА В ФИНЛЯНДИИ

В березах Куоккало гуляет мартовское солнце – где кроткий и чересчур прославленный старик – смотрел на поле Финского залива – беспомощно жуя бородкой – будто ожидая от серо-голубой полоски – так близко – почти не различая – которая одна осталась – в тумане слез – разгадки жизни всей – и ветер выдувая влагу сушит съедает льдистый снег

И на дороге в Териоки вдруг припомнишь строки: «…на даче в Куоккало» – «…уехал в Териоки» – журнальная виньетка начала века – чье-то больно шевельнется воспоминанье – и там где в соснах розовый просвет напоминает лето – приснятся чьи-то восемь лет – вот у калитки ваш сосед в чесучовом пиджаке – раскланялся с твоим отцом – врачом или профессором – и женщина белея взволнованным лицом и полосатым платьем – бежит в траве – и тебя оглохшего от сумасшедшей тряски снимают руки нежные с коляски – и близко-близко счастьем осветленные глаза

Послушайте Куоккало и Териоки – нельзя же так! нельзя – навязывать чужое детство – и соседство с великим дачником – я не был тут – недобрым старичком – вернее был гораздо позже – теперь сейчас – и посетил музей – бесцельно проехал в войлочных лаптях по лакированным паркетам —

Но почему же так тоскливо? – как будто т а к сложилась жизнь м о я ! – здесь я играл – там похоронен эмигрантом – а отсюда в марте с горки глядел поверх берез и елей на белизну залива – на финских рыбаков – тюлени на льду – они чернели сиротливо —

ЗНОЙ И ВЕТЕР

Под дикою грушей читаю Платона – и слышу – пятная меня рябой и дрожащей тенью – заглядывают через плечо – и еще – коллективное сознанье муравьев – над морем – над миром – мерцает текучей дорожкой на сером

Ветер взял взаймы трепетную плоть листьев сливы – и бежит над нами серебристый – зной повис блаженным звоном цикады – и вполне живет одним впечатлением —

А Сократ беседуя с друзьями растирает ноющую ногу – как земля в трещинах пятка – но уже растерт яд – раб несет чашу цикуты – и мудрец пьет – он считает что вполне логично умереть и стать диалогом Платона

А быть может смерть была легка – «Критон мы должны Асклепию петуха» – что была его выздоровленьем

Складкой земли притворяется Федр – Лисий – собачкой что мимо сейчас пробежала – лисьей породы – ящеркой Эриксимах ускользнул в серебристую щель – облачком Апполодор над безоблачным Крымом стоит

И как не кощунственно это – здравствуй Сократ! – и во мне отзывается: здравству-уй… —

Алкивиад Агафон и Критон и Павсаний! – вы молчаливой толпой – семенем став и травой – принимая любые обличья – пылью и камнем всегда существуя – мне говорите – что я – тоже – всегда – и повсюду – море! я был – небо! я буду – и наконец кто-то однажды прочтет диалоги Платона под дикою грушей – и нечто припомнив – моими ушами услышит — з н о й – и моими глазами увидит – в е т е р   б е г у щ и й

ДОХЛАЯ КОШКА

В первые дни они еще сохраняли благолепие лица во сне – и при жизни присущее им выражение – слезы вопли растерянность – казалось что дрогнут ресницы – ни малейшего движения – лишь улыбка понимания оттянула угол сизых губ

Но после вскрытия на третий в гробу нам выносили труп – покорно сложенные руки – непримиримо сомкнутые губы – вместо милого лица злая маска мертвеца – и там внутри еще хихикает какой-то подлый нерв

Притихшие глядим: кадавр —

И общий ужас оглушая общим горем – спешим засунуть гроб в машину – не думать – думать о своем – сунуть в яму – какой ушел прекрасный человек! – и поскорее закидать землей – о Боже! убери его от нас

На солнце отворена дверь – прядают бабочки в огороде – и меня занавески волнуясь из окна обдувают – засохшие цветы в стеклянной банке – и бездыханный мотылек – как же э т о бывает? – и как э т о будет со мной?

Я тоже умру – но умру понарошку – сквозь сомкнутые веки буду слушать как будут плакать человеки – уберите дохлую кошку – интересно там слякоть или солнце? – ну что же вы? очнитесь позовите – я воскресну

Никто не зовет – грубо тащат – кладут на живот – обтянутые мясом кости обмывают как не мои – на щеку села муха – никто и не подозревает – не догадывается смахнуть – переговариваясь тихо меня готовят в путь

Все сразу примирились – поверили что я уже не я— друзья и близкие толкуют о каком-то человеке