Рассказы о временах Меровингов - Огюстен Тьерри

них ни малейшего понятия, он не мог им поверить, и слова Галесвинты, несмотря на их искренность, возбудили в нем только мрачное подозрение и боязнь потерять открытым разрывом богатства, обладание которыми почитал за счастье. Смирив свои чувства и с лукавством дикаря скрывая мысли, он вдруг переменился в обращении с Галесвинтой, стал говорить с ней кротко и ласково, изъявлял раскаяние и любовь, обманувшие дочь Атанагильда. Она перестала говорить о разлуке и утешалась уже искренней взаимностью, как однажды ночью по повелению короля введен был в ее комнату преданный ему слуга и задушил ее сонную. Увидев ее мертвую на постели, Хильперик притворился удивленным и огорченным, даже сделал вид, будто плачет, а через несколько дней возвратил Фредегонде права жены и королевы[52].

Меровей. С картины Э.В. Люмине

Так погибла эта молодая женщина, которой, казалось, внутреннее откровение заранее предвещало участь, ее постигшую, – грустный и кроткий образ, мелькнувший в эпоху варварства Меровингов как видение иного мира. Несмотря на упадок нравственного чувства, среди бесчисленных преступлений и бедствий, были, однако, и в то время души, глубоко тронутые столь мало заслуженным несчастьем, и их сочувствие, согласно с духом века, приняло оттенок суеверия. Говорили, что в день похорон Галесвинты хрустальная лампада, висевшая над ее гробницей, внезапно отвязалась сама собой и, упав на мраморный помост, не разбилась и не погасла.

Для довершения чуда уверяли, что присутствовавшие видели, как мрамор уступил давлению, словно мягкий, и лампада до половины в него погрузилась[53]. Нас, читающих это в старых книгах, написанных людьми другого века, подобные рассказы заставят улыбнуться; но в VI веке, когда предания эти переходили из уст в уста, как живое и поэтическое выражение народных чувств и верований, слушая эти рассказы, задумывались и плакали.

Рассказ второй

Последствия убийства Галесвинты. – Междоусобие. – Смерть Сигеберта (568–575)

У франков, и вообще у народов германского племени, лишь только совершено бывало убийство, ближайший родственник покойного тотчас назначал свидание всем своим родным и союзникам, призывая их, именем чести, прибыть с оружием, потому что с того времени возгоралась война между убийцей и всеми, кто был связан с жертвой какими-либо узами родства[54]. Как супруг сестры Галесвинты, Сигеберт обязан был исполнить этот долг мщения. Он послал гонцов к королю Гонтрану, который, нимало не колеблясь в выборе между двумя враждующими братьями, немедленно пристал к стороне обиженного; но неизвестно, было ли то из повиновения к народным обычаям, или, может быть, потому что гнусное и низкое преступление короля Хильперика изгоняло его из семейного круга. Вслед за тем была объявлена война, и начались враждебные действия, хотя не с одинаковой ревностью со стороны двух братьев, восставших на третьего[55]. Сигеберт, возбуждаемый мстительностью жены своей, Брунгильды, имевшей над ним неограниченную власть и внезапно обнаружившей свой в высшей степени пылкий характер, хотел биться до последней крайности; он не отступал даже от мысли о братоубийстве. Но Гонтран, по христианскому ли чувству, или по свойственной ему слабости воли, скоро променял свою роль союзника на роль посредника. Просьбами и угрозами он склонил Сигеберта не самоуправствовать, а законным порядком созвать миролюбиво народ и требовать его суда[56].

Действительно, по закону франков, или, лучше сказать, по народным их обычаям, всякий, кто считал себя обиженным, мог избирать или частную войну, или общественный суд; но лишь только приговор бывал произнесен, война становилась уже незаконной. Судебное собрание называлось мал (mal), то есть совет. Чтоб иметь право быть в нем посредником, надлежало принадлежать к разряду землевладельцев, или, по германскому выражению, к числу почетных мужей, ариманов (arimans)[57]. В большем или меньшем числе, смотря по роду и важности предстоящих дел, судьи являлись в собрание в полном вооружении и, не покидая оружия, усаживались на скамьях, расставленных в кружок. До перехода через Рейн и покорения Галлии франки производили суд на открытом воздухе, на холмах, освященных древними религиозными обрядами. Приняв после своего завоевания христианство, они оставили этот обычай, и мал созывался королями или графами в каменных или деревянных строениях; но, несмотря на такую перемену, место заседаний сохранило название, данное ему прежде в языческой Германии: его по-старому продолжали звать на древнегерманском языке Мальберг, Гора Совета[58].

Когда воззванием, обнародованным в трех франкских королевствах, было повещено, что через сорок ночей (таково было принятое в законах выражение) король Гонтран будет держать торжественный сейм для примирения королей Хильперика и Сигеберта, то важнейшие вожди и богатые владельцы прибыли со своими дружинами в назначенное место. Открылся торжественный суд, о подробностях которого современные писания не упоминают; но вероятные обстоятельства его можно отыскать в различных постановлениях, актах и судебных формулах. Из них нетрудно извлечь следующие факты, правда, только предполагаемые, но могущие, до некоторой степени, дополнить пропуск исторических свидетельств.

Когда все собрались, король Гонтран занял место на возвышенном кресле, а прочие судьи сели на простых скамьях, каждый с мечом на бедре и служителем, стоявшим позади со щитом и копьем его. Призванный как истец, первым явился король Сигеберт, и от имени жены своей, королевы Брунгильды, обвинял Хильперика в умышленном участии в убиении Галесвинты, сестры Брунгильды. Срок в четырнадцать ночей дан был обвиняемому, чтобы он явился в свою очередь и клятвенно оправдался[59].

Законы франков требовали, чтобы эта оправдательная клятва подтверждена была присягой известного числа свободных людей, шести – в случаях маловажных и до семидесяти двух – в делах более значительных, или по важности фактов, или по высокому званию подсудимых[60]. Обвиняемый должен был явиться в круг, обставленный судейскими скамьями, в сопровождении всех тех, которые должны были произнести с ним клятву. Тридцать шесть человек становилось по правую и тридцать шесть – по левую его руку; после того, по требованию главного судьи, он обнажал меч и клялся оружием в своей невинности; тогда свидетели, разом обнажив свои мечи, приносили на них ту же клятву[61]. Никакое свидетельство, ни в древних хрониках, ни в современных актах, не дает повода думать, чтобы Хильперик пытался оправдаться судебным порядком, в преступлении, в котором его обвиняли; по всем вероятиям, он предстал один пред собранием франков и сел, не сказав ни слова. Сигеберт встал и трижды сказал судьям: «Поведайте нам закон Салический»[62].

Такова была установленная форма для требования суда с противником, уличенным собственным своим признанием, но в настоящем случае ответ на такое требование мог быть дан только