Калиакрия (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

Из донесения капитана бригадирского ранга Паоло Алексиано: «Ветер усиливаясь, сделался крепкий и напоследок чрезвычайный шторм с дождем и превеликой мрачностью… На порученном мне фрегате „Святой Андрей“ изорвало паруса, и от множества вливаемой в него воды он едва не затонул. В оное время оказались видимы со сломанными от шторма мачтами от нас между N и 0st два корабля, один из них без всех мачт, другой с одной фок-мачтой… и 2 фрегата. 10-го числа в 3 часу пополудни превеликой качкой сломило грот и бизань-мачты, осталась одна фок… При оном величайшем несчастии, претерпя чрезвычайные беспокойства и опасности при употреблении всевозможном старании… прибыл на севастопольский рейд…»

Наконец суда стали по одному возвращаться в Севастополь. Вид их был ужасен! Избитые корпуса с выбитыми обшивными досками, обрубки мачт и обрывки парусов. Первой мыслью встречавших их на берегу было то, что эскадра наголову разгромлена турками, столь трагично было зрелище полузатонувших кораблей и фрегатов, не говоря уже об измученных и едва державшихся на ногах офицерах, и матросах.

Собиралась эскадра крайне медленно. Бывало, что приходило в день по одному судну, а бывало, что по нескольку дней и вообще никого не было. В Севастополе воцарилась печаль. Беспомощность ожидания была столь невыносима, что семьи не вернувшихся моряков сутками простаивали на берегу, вглядываясь вдаль, не мелькнет ли вдали парус?

Ураган раскидал эскадру по всему Черному морю. «Святой Павел» отнесло аж к абхазским берегам. Лишь благодаря искусству своего командира Федора Ушакова, «Павел» смог вернуться в родную гавань, но без мачт, бушприта, парусов и руля. В критические минуту, обращаясь к команде, Ушаков кричал:

– Дети мои! Лучше будем в море погибать, нежели у варвара быть в руках!

В Севастополь приползли, как говорится, на честном слове.

Совершенно отчаялись ждать с моря и флагманскую «Славу Екатерины». Когда ж она показалась, то ее поначалу не узнали, столь разительно отличалась эта развалина от еще недавно грозного и гордого линкора. На «Екатерине» мачт не было вовсе. Вместо них торчали кое-как наспех сооруженные стеньги, нижний дек полностью ушел в воду, а сам корабль, прямо на глазах собравшихся на берегу, повалился на правый борт. Пушечными выстрелами с него просили о помощи. Насилу спасли… Сойдя на берег, контр-адмирал Войнович немедленно отправил Потемкину письмо: «Нахожу себя несчастливейшим человеком и принужденным доносить о крушении наших сил, под моею командою состоящих. Слишком 20 лет как хожу в море, и по всем морям был, но такого несчастия предвидеть не мог, и как спаслись, одному Богу известно».

Контр-адмиралу Мордвинову Войнович писал совсем уж откровенно: «Это чудо, Николай Семенович, как мы спаслись. Поверить не можете нашему несчастью, и как все манкировало в один час: корабли и фрегаты сделались как решето, течь преужасная и чуть мой корабль не потонул. Этакого страха и опасности никогда не предвидел».

В то же время контр-адмирал более иного сокрушался, что волнами разбит был его кормовой салон, а в штормовое море унесло все: личные вещи, деньги и золотую с бриллиантами жалованную императрицей табакерку. При расспросах о пережитом Войнович лишь вздыхал, да истово крестился:

– Качки таковой я никогда и вообразить не мог! Страх! Сущий страх! Когда, наконец, подсчитали все вернувшиеся с моря суда, то оказалось, что не хватает двух – фрегата «Крым» и 66-пушечного линейного корабля «Мария Магдалина». О «Крыме» никто никогда больше ничего не слышал. Фрегат навсегда сгинул в штормовом море вместе со всей командой. Гибель его так и осталось одной из вечных тайн моря, которые вряд ли когда-либо будут раскрыты.

О «Марии Магдалине» не скоро, но вести все же пришли. Были они, однако, безрадостны. Во время шторма линейный корабль, как и большинство других судов севастопольской эскадры, потерял все мачты, командир «Марии» англичанин Бенжамен Тиздель, хотел было стать на якорь у Варны, но не смог. На корабле были сломаны все мачты, бушприт, поврежден руль, а в трюме на несколько футов налилась вода. Ветром корабль понесло прямо в Босфор. Когда же ветер немного стих, турки окружили дрейфовавшее у самого берега судно. Тиздель, понимая, что победой неизбежная схватка для него кончиться не может, драться был ненамерен.

– Как потерпевший жесточайшее кораблекрушение, я имею теперь полное право более не сопротивляться! Крушение оправдывает спуск флага всегда!

Желая сдаться, он собрал офицерский совет. И хотя офицеры, как один, высказались за бой, Тиздель самолично спустил Андреевский флаг под радостные улюлюканья турок. Жизнь свою Тиздель спас. А чести у него никогда и не было. Нам, читатель, еще предстоит встреча с изменником-англичанином, встреча эта будет не из приятных!

Позднее Тиздель будет оправдаться тем, что, якобы, решил выбросить корабль на берег, однако пленный турецкий матрос убедил его, что берег весьма крут и каменист и спасения никому не будет. После этого Тиздель решил удалиться от этого места и войти в Босфор. Когда же на рассвете все увидели маяк, то он с гневом набросился на турка с вопросом: «Куда ты нас привел?» Но было поздно. Российский корабль окружили турецкие военные суда. Тогда Тиздель, якобы, решил было взорвать свой корабль, но команда тому воспротивилась, и он стал добычей оттоманов.

Турки немедленно сняли с «Марии Магдалине» команду, заковав всех в кандалы. Пленных матросов турки тут же раздели догола, на шею каждому повесели веревку – знак раба.

Сам же корабль под радостные крики многотысячных толп зевак втащили в Босфор и поставили напротив султанского дворца, как первый боевой трофей. Султан Селим, таким подарком был доволен чрезвычайно.

Селим III

– Вот, – говорил он своим приближенным. – Я еще и не начинал по-настоящему воевать, а гяуры уже сами плывут к нам, чтобы сдаться. Само море помогает нам, что же станет с неверными, когда они услышат гром моих пушек?

– О, великий из великих! – падали перед ним на колени вельможи. – Только ты способен потрясти основы вселенной и донести священное знамя пророка до крайних ее пределов! Надменная гордость московитов рассыплется в прах перед твоей поступью! Шторм, разметавший и побивший флот московитов – есть великое предзнаменованье твоей победы!

Турецкого матроса (это был горец лаз), стараниями которого был пленен российский корабль, по приказу султана одели с ног до головы и назначили вечную пенсию.

В тот день в Константинополе палили пушки, а нищим на Галате разбрасывали медные монеты и куски жареной баранины.

На следующий день «Марию» оттащили в Топханы, где стали разгружать и готовить к ремонту. Корабельному