Модно, сексуально, бессознательно. Психоанализ стиля и вечной проблемы «мне опять нечего надеть» - Паскаль Наварри

Джон Гальяно в предисловии к книге Камиллы Мортон «Как ходить на высоких каблуках»[32] говорит именно об этом, когда пишет о госпоже Мортон: «Она ходит по острию моды, находясь на линии огня… Мода – это ее жизненная энергия. Это истинная дочь Гальяно».

Что касается современных модных дефиле с их ритуалами и великолепием, то они иллюстрируют этот момент по-другому и, возможно, нацелены на то, чтобы представлять двор новых королей и королев: носить их одежду и афишировать бренд, вероятно, равносильно обновлению наших фантазий, связанных с желаниями выглядеть престижно.

Разве не об этом говорит журналистка Мари-Пьер Ланлонг, замечая, что некоторые торжества в честь открытия магазинов «воспламеняют модников, которые скорее предпочтут быть плохо одетыми, чем вообще не появиться на этих бессмысленных вечеринках, организуемых модными домами с тем же усердием, что бал в Версале во времена Людовика XIV?»[33]

Фантастическое единомыслие

Не за горами идея самовоспроизводства одновременно как у модельера, так и у того, кто следует моде, так как именно он решает, носить ли какое-то имя в модный сезон, эту новую и временную бирку идентичности. Но ни модельер, ни тот, кто носит его творения, до конца не верят в фантазию, которая стерла бы все различия между поколениями.

Модельер всегда признает, что работает в доме, где до него царствовал предыдущий творец, дело которого он унаследовал, чтобы реализовать свои собственные идеи. И вопрос наследия встает даже перед теми, кто создает свой собственный модный дом: когда модельер использует для своего дома собственное имя, действительно можно подумать, что он таким образом желает восстановить изрядно потрепанную в семейном романе репутацию своего настоящего отца, вводя его в славный круг великих имен моды.

Это плетение семейных романов, уравновешенное самовоспроизводством, видимо, соответствует подразумеваемому фантастическому единомыслию модельеров и fashion-addicts (модников). Именно этим единомыслием стимулируется желание носить вещи того, а не иного модельера, так как не все «семейные романы моды» одинаковы.

«Девушка Лакруа» не пробуждает те же самые мечтания, что «девушка Гуччи», особенно если это девушка, по версии Тома Форда, работавшего в доме Gucci. У одной – солнечная нежность королевы или Мадонны, у другой – эротический соблазн равнодушной распутницы.

Таким образом, новая временная идентичность влечет за собой весь воображаемый сценарий, позволяющий исследовать разные идентификации и соперничество в «историях», которые могут служить конструированию нашей реальной психики. И эти истории модельеров, брендов и звезд передаются в прессе, телевизионных выпусках, посвященных моде.

Так, Патрисия часто видит, как в ее бутик входят женщины с журналом под мышкой, с конкретной фотографией одетой определенным образом звезды с той или иной сумкой в руках. Эти клиентки, говорит она мне, хотят такую же сумку, такое же платье. Нравится ли им самим эта вещь, иногда представляется несущественным, и порой можно задаться вопросом, не является ли то, чего они желают, предметом желаний другого человека, в данном случае звезды, которая его носит, будь то платье или сумка, о которых идет речь…

Звезды играют роль посредников: как и королевы нашего детства, они по-прежнему издали кажутся идеалом благодаря своей исключительной судьбе, роскошной жизни и бесчисленным возможностям… Как подчеркивает философ и социолог Эдгар Морен: «Они живут очень далеко, очень высоко над миром смертных»[34].

Следовательно, обладание аксессуаром, который носит звезда, означает, что вы принадлежите к ее клану, ее семье, следуете в ее фарватере: во взрослом возрасте мы хорошо понимаем, что наши родители – не герои, которыми они казались нам в детстве, но сохранить отпечаток того времени в том, чем позволяют нам восторгаться образы звезды, приятно. С одной поправкой: для того, чтобы эта мечта устояла, когда мы станем взрослыми, необходим намек на реальность.

С учетом этого многочисленные несчастливые истории звезд, несомненно, способствуют тому, что наши идеальные фантазии становятся парадоксальным образом более приемлемыми перед лицом реальности внешнего мира и психической реальности. Они позволяют добавлять в наше восхищение долю неоднозначности по мере того, как короли и королевы нашего раннего детства превращаются в более реальных родителей.

И та роль, которую играют сплетни о звездах – упоительные комментарии об их безвкусице, промахах в выборе одежды, об их огорчениях, их пагубных зависимостях,– делают их более доступными. Тем более если звезда может упасть с пьедестала prima assoluta [первой в истории], ее исключительный жизненный путь позволяет мечтать о возвращении к великолепию, это мечта о нарциссической полноте.

Все это также создает форму близости, позволяющую нам идентифицировать себя с ними, так как нелегко подражать абсолютно счастливой звезде, а аксессуары не приносят счастья! Подобные недостижимость и несовершенство предохраняют нас, таким образом, от слишком прямого соперничества, которое порой переносится с трудом.

От соперничества к клонированию

Чувствительность к социальному неравенству начинает подвергаться испытаниям, начиная со школы, легче всего она определяется по одежде.

Юная Софи Ф. вместе с подругами попросила о встрече с директором, потому что хотела, чтобы в колледже ввели обязательную форму. Она была разгневана: она считала крайне несправедливым, что некоторые девочки ее возраста, приходя на занятия, страдают из-за нарядов других девочек, потому что у тех недостаточно денег на модную одежду.

Такая инициатива может показаться довольно удивительной со стороны девушки из очень обеспеченной среды, которая, если бы пожелала, могла бы войти в число красивых и модных подростков своего колледжа. И когда ее спрашивают, какова ее мотивация, то по ответам очень быстро понимают, что к этому взрыву эмоций ее подводит идеал равенства возможностей и эмпатия к девочкам из ее колледжа…

Она заявляет, что мода ее мало интересует: «Это ерунда по сравнению со всеми проблемами планеты». Сама она, как и ее родители, одевается достаточно сдержанно.

Утверждение, что феномен, подтолкнувший ее обратиться прямо к директору, несущественен, может показаться парадоксальным. Несколько девочек, которых опросили по поводу этой истории, полностью разделяют позицию Софи и восхищаются ее смелостью, настаивая при этом на последствиях различий внешнего вида для отношений с мальчиками.

Из сказанного ими стоит запомнить следующее: девочка может хотеть модное платье, «чтобы определенный мальчик не сводил с нее глаз, а у нее было бы право выбора, и даже чтобы все мальчики смотрели только на нее, а она смогла бы выбирать».

Здесь мы имеем дело с соперничеством, которое можно назвать классическим, когда под личиной социальных различий скрывается сексуальное соперничество. И то, что начинается здесь, впоследствии будет только нарастать.

Таким образом,