Модно, сексуально, бессознательно. Психоанализ стиля и вечной проблемы «мне опять нечего надеть» - Паскаль Наварри

можно повторить вслед за Флюгелем, что соперничество остается главнейшим принципом моды, и предположить, что поступок Софи продиктован более или менее осознанной мыслью о том, что некоторые девочки лишены благ, необходимых для «честного соревнования».

Итак, Софи просит директора, взрослого и ответственного человека, упорядочить женское соперничество в стенах колледжа, даже избежать его с помощью школьной формы, что во время занятий позволит свести на нет социальные различия и физические достоинства. Это своего рода призыв к приемлемому дресс-коду, чтобы противостоять соперничеству, произрастающему из модели братской конкуренции.

В этот поворотный момент, между окончанием периода латентности[35] и изменениями, характерными для полового созревания, в результате такого демонстративного обращения к третьему лицу создается промежуточное пространство, в котором смягчаются прямой визуальный эффект и его чувствительные аспекты.

Personna Grata, называющая себя в своем блоге «fashion addict» [страдающей пагубной зависимостью от моды], добровольной жертвой самых модных тенденций, утверждает: «Я – парадокс сама по себе: одинокая, потому что непонятая большей частью обитателей этой планеты». Затем она поясняет, что, к несчастью, ревность по отношению к ней мешает иметь подруг и что она боится вызвать зависть. Это отрицание того, чего она желает, но чему не может противостоять?

Подражание и соперничество не всегда вписываются в тот реестр, где частью истории, которая может случиться, является другой человек, и порой «абсолютно одинокое» «я» остается перед лицом как будто доминирующего «соперничающего» мира. Тогда атмосфера соперничества меняется. Именно это происходит в модном романе Лолиты Пий[36] «Хелл». Никакой попытки избежать соперничества, здесь оно доминирует и заявляет свои права.

С самых первых строк этой сказки о зле, причиняемом богатством и модой, юная героиня с энтузиазмом описывает огромные траты, которые она совершает, чтобы быть модной, сравнивая их с тем, чем располагают бедняки.

Немалая доля получаемого ею удовольствия вытекает из этого сравнения: «Я больше времени провожу, рассматривая витрины на улице Фобур-Сент-Оноре, чем вы работаете, чтобы удовлетворить свои скромные нужды»[37]. Восхваляется власть денег, позволяющая не заниматься ничем, кроме как покупать самые роскошные супермодные вещи.

Впрочем, Хелл предстает перед нами как продукт нарциссического триумфа: красивая, молодая и гламурная и ради собственного удовлетворения полагающая, что вызывает зависть. Между тем те, к кому она обращается в начале книги, ее воображаемые читатели, «полные зависти к ней бедняки», затем совершенно исчезают из романа, поскольку единственными возможными партнерами в этой «игре» соперничества остаются те, кто находится в такой же ситуации, что и она.

В отличии от примера Софи, в романе «Хелл» все происходит так, словно территорией конфронтации является не школьный двор, а ограниченная группа подруг и друзей, принадлежащих к клану таких же людей, как и героиня.

И действие романа протекает именно внутри этой небольшой группы очень похожих друг на друга персонажей – идеальных альтер-эго, почти клонов героини. Единственное, что отличает от них Хелл, – это ее непредсказуемый характер.

Ни родители, ни друзья не живут реальной жизнью: друзья и подруги – это одетые по последней моде партнеры по пьянкам, которые в лучшем случае задают тон тому, что совершается в данный момент; а родители, когда (крайне редко) проявляются, обесцениваются, ограничиваясь упреками, не считаясь со сложностью ситуации и оставляя свое потомство в совершенно беспомощном психическом состоянии.

Нет никакой идеальной фигуры в настоящем или прошлом, никакого семейного романа. Мгновенное наслаждение, будь оно от внешнего вида, от социального статуса или сексуальной мощи, лишь маскирует разрушающее Хелл одиночество.

Пресытившиеся престижными брендами роскошной одежды и одинокие герои. Сказочный принц, словно двойное подобие Хелл: он богаче, сексуальнее и умнее ее. Они изнемогают от такого совершенства и таких возможностей, как финансовых, так и на первый взгляд соблазнительных, но определяемых исключительно относительно их превосходства над другими.

Над людьми, у которых они должны вызывать зависть, в результате чего «превосходство» становится единственным идентифицирующим элементом. Впрочем, эта лавина возможностей довольно скоро показывает свою обратную сторону, их подстерегает «беспредельность».

Встреча этих «гламурных» героев начинается с полного любовного слияния, когда над ними витает фантазия о том, что они точно встретили «родственную душу». Затем история этих двух икон моды становится историей «слияния-разъединения», в которой доминирует пустота, контрастирующая с очевидным богатством.

Оставаясь «звездами для самих себя» в непревзойденной «визуальной аутосексуальности», которая отдаляет их, они очень скоро теряют влечение друг к другу, несмотря на все новые роскошные аксессуары, которые, как им казалось, должны были вызывать взаимную зависть.

Угроза клона становится реальной: будучи двойниками с нечистой душой, для которых нет ничего важнее вещей, герои вступают в соперничество, которое подкрепляется не желанием обольстить, а настоятельной необходимостью определить очертания самих себя: «Я важен, если кто-то другой завидует мне и хотел бы быть мной». Этот процесс раскрывает провал идентификации, и желание оставаться модным становится последним оплотом, мешающим избежать угасания желания.

Таким образом, звезды, модельеры и гламурные журналы, вероятно, служат средством, препятствующим подобному обнищанию. Отсутствие отличного от себя идеала усиливает эффект принуждения самому стать собственным идеалом. То есть «самому стать звездой», как предлагают сегодня некоторые рекламные кампании, не настолько желательно, как кажется, в том смысле, что эта фраза подспудно подразумевает стирание внешних ориентиров для самого себя.

Звезды и модельеры абсолютно необходимы, если они служат удобным напоминанием о прошлых ситуациях, как персонажи сказок для взрослых, которыми мы стали; некоторая форма доступа к третьей стороне дает возможность поиграть с модой и вариациями связанных с ней сплетен.

Зато, если «бренд» становится единственным ориентиром, то он быстро приводит к исчезновению организующего начала, подкрепленного историей, а его приключения недостаточно для того, чтобы обеспечить эпический размах. Когда доминируют или даже берут верх дуэльные столкновения, вариация приобретает количественный характер, измеряясь кучей денег; она скорее навязывается, а не выбирается, и личное поле интерпретации сводится к нулю.

Тогда человека затмевает аксессуар, обозначающий его, и есть риск, что этот аксессуар превратит в клоны всех, кто носит такой же… И желание избежать этой угрозы превращается в бесконечный бег с препятствиями.

3

Завораживающие или тревожащие модели

Глядя, как они стремительно выходят на подиум, словно их подгоняют, как будто нехотя соглашаясь на то, чтобы на них смотрели, двигаясь странным и прерывистым шагом и с отсутствующим видом, мы, вероятно, могли бы предположить, что они чем-то раздражены или заведены с помощью какого-то механизма, как кукла из сказок Гофмана…

Отличаясь от ведущих манекенщиц 80-х годов прошлого века, настоящих гламурных див, с лукавым взглядом игравших на своей недосягаемости, сегодняшние модели – до такой степени удивительные существа, что кажется, будто их