Опричнина Ивана Грозного. Что это было? - Сергей Владимирович Бахрушин

Неизвестно, кто первый, говоря об опричниках, назвал их «кромешниками», но эта остроумная игра словами и понятиями прочно заняла место в русском языке и дожила до наших дней. Слова «опричь» и «кроме» синонимичны. По тогдашним представлениям о потустороннем мире «царство божие» было царством вечного света, за пределами, опричь, кроме которого находилось царство вечного мрака, «царство сатаны».

Выражения «кромешный» и «кромешник», образованные по аналогии со словами «опричь», «опричный» и «опричник», были не только игрой слов, но одновременно клеймили опричников как исчадье ада, как слуг сатаны. И Курбский во многих местах своих писаний называет приверженцев и слуг царя Ивана, и, в частности, опричников, «полком сатанинским», из чего подразумевалось, что царь Иван уподоблялся сатане.

Молчание Курбского об Опричном дворе можно объяснить только тем, что, с его точки зрения, опричнина не внесла ничего принципиально нового в политику царя Ивана, что существенным и важным, по его представлениям, был образ действий царя и отношение к своим слугам – бессудность и потому несправедливость его опал и крайняя жестокость наказанья, неблагодарность к заслугам лиц, подвергавшихся опалам, неуважение к преклонному возрасту жертв, истребление людей «всеродне», т. е. с женами, малолетними детьми и ни в чем не повинными родичами.

Карамзин использовал все эти высказывания Курбского для рассказа на тему о пагубности для правителя государства попрания всех принципов элементарной морали в государственной деятельности.

* * *

Таким образом, в начале XIX века «дней Александровых прекрасное начало» породило поучительную для государственных деятелей концепцию личности и государственной деятельности царя Ивана, данную Карамзиным. Но далее суровая реакция царствования императора Николая I вызвала ряд попыток писателей разного калибра и различной степени осведомленности реабилитировать царя Ивана в противовес отрицательной характеристике Карамзина.

При всем разнообразии этих попыток в основе их лежали две основные идеи: возвеличение Ивана как государственного деятеля и оправдание его пороков с точки зрения государственной пользы. При этом все положительное, что было сделано во время царствования Ивана, приписывали лично Ивану, а все отрицательные явления и события взваливали на шею «боярства», оправдывая тем самым опалы и казни грозного царя, хотя и жестокие, а иногда и несправедливые, но в конечном счете полезные. И делали это, не считаясь с хронологией и последовательностью событий; например, приписывали самому Ивану важные и разносторонние реформы 1547–1556 гг., когда Иван по молодости и неопытности не был способен стать самостоятельным государственным деятелем, а затем находился под влиянием своих советников, которые, как он выражался в послании к Курбскому, «сняли» с него всякую власть и оставили ему только честь председателя в Боярской думе.

Незнание фактов, неопрятное пользование известными фактами и крайняя небрежность умозаключений и вообще приемов изложения своих мыслей доходят до того, что относят ко времени царя Ивана или приписывают лично ему то, что было давно совершено его дедом или отцом.

Так было более ста лет тому назад, и то же продолжается до наших дней. В личности и действиях царя Ивана так много отрицательного и темного, что для апологии их нужна большая смелость и изворотливость. При незнании или умышленном игнорировании фактов апология превращалась в безответственную, ни для кого не обязательную болтовню и плодила мнимо научную фантастику. Отсюда – целая литература так называемых «психологических» этюдов и портретов, которые вызывали у читателей недоумение своим несходством и в конце концов всем надоели.

Митрополит Филипп обличает царя Ивана. Художник Я.П. Турлыгин

А.С. Грибоедов в своей бессмертной комедии осмеял существовавшую в его время претенциозную моду сочинять на разные темы «философские» этюды вроде репетиловского «Взгляда и нечто». Дань этой моде отдал известный историк права и публицист К.Д. Кавелин. В 1846 г. он выступил в печати с этюдом под заглавием «Взгляд на юридический быт древней России».

На фоне широчайших обобщений и бездоказательных общих фраз Кавелин, не считаясь с Карамзиным и М.П. Погодиным, которые очень невысоко оценивали личность и государственную деятельность Ивана, парадоксально сравнивает царя Ивана с Петром I. Оба они были, по мнению Кавелина, «благороднейшими и достойнейшими» представителями идеи государственности. Разница между ними была только в том, что Петр I при огромном уме был натурой волевой и практической, а Иван IV был натурой поэтической, страстной, в которой богатое воображение не сочеталось с практичностью. Как и у Петра I, у Ивана были великие замыслы, а крушение их объясняется тем, что его окружала косная, своекорыстная и невежественная среда боярства, которая была неспособна и не хотела принимать великие замыслы царя и упорно «ему противодействовала. Иван изнемог в бесплодной борьбе с этой средой и в конце концов сделался «ханжой, трусом и тираном». «Иван IV так глубоко пал именно потому, что был велик», – заканчивает Кавелин свою психологическую характеристику Ивана.

Поскольку характеристика Кавелина не основывалась ни на каких фактах, и он не разъяснил читателю, в чем состояли великие замыслы царя Ивана, и какие государственные начала он безуспешно пытался найти, Кавелину нетрудно было противоречить самому себе и в столь же общих фразах через год говорить, что «Иван IV есть целая эпоха русской истории, полное и верное выражение нравственной физиономии народа в данное время», и что он был «вполне народным деятелем в России».

Идея о бездне падения, которая грозит великому человеку, заимствована Кавелиным у В. Белинского. В 1836 г. в рецензии на «Русскую историю для первоначального чтения» Н. Полевого Белинский писал: «Есть два рода людей с добрыми наклонностями: люди обыкновенные и люди великие. Первые, сбившись с прямого пути, делаются мелкими негодяями, слабодушниками; вторые – злодеями. И чем душа человека огромнее, чем она способнее к впечатлениям добра, тем глубже падает он в бездну преступления, тем более закаляется во зле».

* * *

С возражениями против некоторых мнений Карамзина выступил в 20-х годах, вскоре после выхода в свет «Истории государства Российского», М.П. Погодин, большой любитель и знаток первоисточников, ученый острого, реалистического и трезвого ума, человек, лишенный (к счастью или несчастью для него) всякой фантазии. Много позже Погодин выступил с возражениями против С.М. Соловьева.

Вопреки Соловьеву, Погодин отказывался признать Ивана крупным и оригинальным государственным деятелем. В преобразовании вотчины московских государей на новых началах Иван III сделал неизмеримо больше нового и полезного, чем его внук. Бесспорно, что в многолетнее царствование Ивана IV было совершено много великого, но можно ли приписывать это Ивану? Воспитание его было очень ненормальное и в общем скверное, образование – беспорядочное. Как можно предполагать, чтобы Иван в возрасте 17–20 лет вдруг стал большим государственным преобразователем? «Он мог оставить прежний буйный