Фронтовые ночи и дни - Виктор Васильевич Мануйлов

новые лапти с онучами. Шафран облачился в это, перетянул армяк бечевкой, водрузил на голову какой-то невероятный треух. К тому времени у него отросла борода. Глянул в старенькое зеркало — прямо Иван Сусанин.

До линии фронта шел оператор больше месяца. Преодолел больше пятисот километров. По дороге встречались солдаты-окруженцы, сбивались в небольшие группы.

С такой группой добрался Аркадий Михайлович до Оки. В районе Алексина проходила линия фронта. На той стороне реки были наши. Ока замерзла — можно было перейти по льду. Но немцы кругом…

Укрылись в разрушенном заводском здании. Стали думать, как преодолеть реку. Ничего путного не придумали.

Поздно вечером в развалинах заметили старика. Он собирал щепки, полуобгоревшие доски. Решили расспросить, как попасть на ту сторону. Старик охотно указал:

— Вон в том месте люди часто речку переходят. Только идите днем, ночью и немец, и свои подстрелить могут. Давай вам Бог…

Подошли к реке, остановились, огляделись, сошли на лед. Вдруг пулеметная стрельба. Залегли. Стрельба прекратилась. Поднялись и пошли. Опять пулеметная очередь. Пули засвистели совсем рядом. Упали на лед. Минута, две… Кто-то скомандовал:

— Бегом!

Когда достигли своего берега, Аркадий Михайлович упал на колени, заплакал — неужели?..

А потом был допрос в отделе контрразведки.

— Как это вам удалось бежать из плена? — допытывался всех подозревающий оперативник.

— Я очень к своим хотел… — сказал знаменитый оператор Шафран и больше ничего объяснять не стал.

Трижды не повезло

Николай Лыткин работал до войны на Дальнем Востоке. Уже тогда он был известным в кругах кинохроникеров оператором. Он был много старше меня. А встретились мы с ним впервые на Калининском фронте.

Войну он начал снимать с первых дней. Снимал неистово, стараясь запечатлеть весь ее ужас и драматизм. Но все время хотел большего, хотел снять героизм наших солдат, но мы отступали. Находясь рядом с солдатом, изо дня в день снимая его труд, он уже свыкся и со смертельной опасностью, и с тяготами окопной жизни.

Когда было получено задание снимать у партизан, Николай обрадовался: если сниму материал у народных мстителей, сделаю авторский фильм, сам буду монтировать и озвучивать. Привел в порядок съемочный аппарат, запасся пленкой. О переходе линии фронта договоренность с командованием уже была, но перед самым уходом к партизанам была получена телеграмма с приказанием срочно прибыть в Москву — многих кинооператоров перебрасывали тогда под Сталинград.

Вечером следующего дня Николай был уже в Москве. Позвонил на студию и услышал от заместителя директора Михаила Бессмертного:

— Приехал? В Москве? Завтра вечером с группой выезжаешь в Архангельск, а оттуда в Англию.

Вот это сюрприз! Открытие союзниками второго фронта в Европе!

К англичанам добрались благополучно на судах, которыми в наши северные порты доставляли военные материалы. Слава Богу, ни торпедных атак немецких лодок, ни бомбежек авиации.

В Англии работы нашим операторам не нашлось. Второй фронт в 1942-м не открыли…

По возвращении Николая Лыткина откомандировали во фронтовую киногруппу Калининского фронта. Не успел он осмотреться, как поступило указание выделить оператора в распоряжение командующего фронтом. Выбор пал на Николая. Он прибыл на командный пункт, представился генералу армии Еременко. Командующий фронтом оказался добрейшей души человеком и храбрым солдатом — в сталинградских боях с автоматом в руках отстреливался от атакующих немцев.

Рано утром два «виллиса» отправились в путь. На первом — командующий, на втором — его охрана и оператор. Машины на большой скорости мчались по бездорожью. С трудом удерживаясь на жестком сиденье, Николай прижимал к груди «Аймо», оберегая камеру от толчков и тряски. Ехали долго, пока не остановились у въезда в совершенно разбитую деревню. Входя в уцелевший дом, командующий бросил:

— Вас вызовут. Ждите. Отдыхайте.

В укрытии был уже фотокорреспондент из «Известий». Познакомились. Вдруг увидели Берию. Стоит в стороне у машины. Догадались: здесь Сталин. Это было 5 августа 1943 года около Ржева, в селе Хорошево.

Неподалеку шоссе, по нему идут машины, пылят по обочине солдаты. Никто даже не подозревает, что здесь, в этом небольшом доме, находится сам Сталин. Охранников не видно — затаились. Светит солнце. За домом подбитый танк — хороший фон для съемки. А время идет. Николай встал, взял камеру, пошел к дому. Его тут же остановили:

— Вас вызовут. Сидите и ждите!

Солнце светит. Время идет. Танк на месте. И тут возникло движение. Заработали моторы. Одна «эмка» подъехала вплотную к двери дома. Не видно было, кто сел в машину. Одна за одной машины отъехали, а Николай с камерой остался. Вскочил, бросился к разворачивающемуся «виллису»:

— Гони!

Догнали колонну, но с задней машины их взяла на прицел ручного пулемета охрана, да так грозно, что «виллис» остановился…

Когда Лыткина принял генерал армии, кинооператор, всего лишь в звании капитана, упрекнул Еременко:

— История не простит, что не удалось снять товарища Сталина!

Командующий понял огорчение кинохроникера, тихо сказал:

— Товарищ Сталин не согласился сниматься потому, что не был одет в маршальскую форму. Поверьте, я просил товарища Сталина разрешить съемку, но он в сердцах заявил: «Вы военный человек? И я военный! Мне не пристало сниматься не в форме среди высших офицеров».

Что ж, и так бывает. Трижды не повезло Николаю Лыткину: хотел снимать партизан — не удалось, послали в Англию — второй фронт не открыли, поручили снять Сталина — и тут…

Славные ребята американцы

Погода стояла на зависть солнечная, теплая. За окнами шумела Москва, а я сидел в студийном подвале в Лиховом переулке со сбитыми в кровь ногами после скитаний по белорусским болотам с партизанским отрядом. Две комнаты подвала были переоборудованы под общежитие для операторов, приезжающих с фронта. Операторы приезжали, привозили отснятую пленку, запасались новой, уезжали.

Однажды меня разбудил мой друг Борис Шер:

— Сеня, нас отправляют к летунам. Будем работать с американцами.

— С кем? С американцами? Неужели второй фронт?

— Да какой второй фронт…

Оказалось, нам предстояло лететь под Полтаву. Американцам там оборудовали аэродром для челночных перелетов. «Летающие крепости» — бомбардировщики Б-17 — базировались у нас, заправлялись, брали боезапас и летели в Италию, на аэродром около города Бари. А по пути бомбили Германию. Американцы — любители придумывать устрашающие названия, они закодировали эту акцию словом «Френик» (неистовый, бешеный).

Я обрадовался новому повороту судьбы. Ноги еще болели, но ведь летать не ходить. Чертовски надоело болтаться без дела.

Вылетели мы с подмосковного аэродрома на рассвете, а незадолго до полудня приземлились на полевом аэродроме под Полтавой. Представились начальнику аэродрома, предъявили удостоверения на право съемки. Он сказал, что все