Фантазии Баранкина. Поэма в двух книгах - Валерий Владимирович Медведев

которых всегда можно уловить математическую закономерность! Поэтому я и не заметил эту идею соотношения и не уловил математическую закономерность, а зря! Зря не заметил!.. Если бы вовремя заметил, глядишь — и не было бы утечки информации. Но как и почему рукописи, которые я отдал на хранение Степаниде Васильевне, оказались у Татьяны Тополевой?! С одной стороны, утечка информации, с другой стороны, приток стихотворений. И приток, и утечка! За приток я должен благодарить Тополеву, а за утечку я её должен презирать. Что же мне делать с Тополевой? Презирать её или благодарить? Сначала надо всё-таки расшифровать, как она расшифровала зашифрованное? Я мог бы узнать и сейчас, но по железному расписанию у меня через пятнадцать минут было участие в гонках на автомобильных картах, и я не мог их отменить, но я не мог отменить и расследование, каким образом рукопись из рук сторожихи тёти Паши попала к Тане Тополевой. Это можно было сделать, только задержав всех у нас дома часа на три, но как можно было задержать всех, в том числе и Таню Тополеву у нас дома? А очень просто и единственным образом.

— Я, к сожалению, сейчас должен уйти, — сказал я. — У меня теперь от всех вас секретов нет, слушайте меня сейчас, потом поймёте — эта формула больше недействительна! Слушайте сейчас — поймёте сейчас! — вот сегодняшняя формула взаимного понимания! Читайте сейчас — поймёте сейчас! И как сказала гражданка Тополева в своих неплохих стихах: «Идёшь на бой, лицо открой, — вот смелости начало!»

Я вышел из комнаты, ощущая в себе чувство спортивной агрессий, способности к максимальному напряжению своих психических и физических возможностей для достижения высоких и наивысших (рекордных) результатов.

Спустя часа два, когда я взлетел по лестнице на свой этаж, я уже на лестничной площадке услышал точно такой же знакомый шум, который некоторое время тому назад я оставил в музыкальном классе нашей школы. Одним словом, стресс продолжается. Стресс — под ним долгое время подразумевали отрицательную реакцию организма на раздражитель (угнетённое состояние, нервный срыв и т. д.), пока автор термина — американский учёный Г. Селье не разъяснил специально, что стресс может быть как плохим (дистресс), так и хорошим (эвстресс) — радость, вдохновение…

Среди присутствующих были почти все под дистрессом, и только на лице Тани Тополевой был написан ярко выраженный эвстресс. «Она-то чему радуется?» — подумал я про себя.

Честно говоря, разглядывая из прихожей через стёкла двери столовой лица одноклассников, я продолжал делать сразу два дела: с одной стороны, слушал, что говорят обо мне мои одноклассники, с другой стороны, я продолжал удивляться, как это я, умея произвести в уме, подобно хорошему математику, извлечение корня девятнадцатой степени из числа со ста тридцатью тремя цифрами, не могу написать стихотворение о своём сердце!

— И ругается он словами на каком-то непонятном языке.

— Например? — спросила Таня Тополева.

— Например… — Лена Марченко замялась. — Я не знаю, удобно ли это произнести вслух? Например, сепактакроу! — сказала она, заливаясь смехом.

— Сепактакроу — это в переводе с малайского «игра ногой в мяч», — сказала Таня Тополева.

— Он — человеконенавистник! — закричал Лев Киркинский. — У него любимая поговорка: «Всех бы вас к пираньям во время отлива!»

— Чудаки вы все, — сказала Таня Тополева. — Всё дело в том, что во время отлива океана река мелеет. В это время пираньи никого не трогают, они как бы спят. Наступает прилив, повышается уровень реки, и в неё уже нельзя входить, гибель неминуема.

— Зато, — крикнул Колесников, — он всё время знает, который час!..

Я вошёл в комнату, и наступила тишина. Все смотрели на меня, как будто меня действительно подменили инопланетяне. Между прочим, среди моих одноклассников появились каким-то образом и врач-гипнотизёр, и даже дядя Петя.

— Вот спросите, спросите его, — заорал Колесников, — сколько сейчас времени?

— Юра, — спросил меня отец, — который сейчас час?

— Пять часов тридцать минут двадцать три секунды, — ответил я, не задумываясь.

Все, у кого были часы, посмотрели на циферблаты, а доктор-гипнотизёр, проверив мои показания, цокнул языком и пожал плечами.

— Самая трудная задача на свете — это быть в одном месте с этим фантастическим Ивановым, который оказался вовсе не Ивановым, а сверхфантастическим Юрием Баранкиным! — сказала Нина Кисина.

— Доверь ему встречу с инопланетянами, он нашу Землю поссорит со всеми галактиками!

— И пусть он скажет, он тот Баранкин или не тот? — крикнула Вера Гранина.

— В конце концов, мы все живём, — сказал Лев Киркинский, — и летим на космическом корабле «Земля», и желательно, чтобы экипаж этого корабля был бы совместим и во взрослом возрасте, и в детском.

— Нет, пусть он скажет, он тот Баранкин или не тот? — не унималась Вера Гранина.

— Кстати, это ещё Эйнштейн говорил, — крикнул Маслов, — что любое, самое великое, открытие стоит меньше и дешевле проявления человеческих качеств.

Потом Алла Астахова сказала:

— Академика Велихова спросили, что такое современный человек. И знаете, что он ответил? Что современный человек — это такой человек, который способен чувствовать ответственность за всё, что происходит рядом с ним и далеко. А Баранкин — это такой человек, которому наплевать, что происходит далеко, ему важно, что происходит с ним, вокруг него и в нём.

— И пусть он скажет, он тот Баранкин или не тот? — не унималась Вера Гранина.

— Нет, я не тот Баранкин, а этот Баранкин!

— А какой этот? — продолжала допрашивать меня Кисина.

На такой вопрос я не нашёл нужным отвечать, но за меня ответила Таня Тополева:

— Я вам могу сказать, какой это Юра Баранкин. По-моему, это самый фантастический из всех реальных и самый реальный из всех фантастических! — И ещё она добавила: — Вы знаете, что это за человек? Вот есть люди, которые испытывают самолёты на всякие перегрузки или даже катастрофы, а он, а он… — сказала Таня два раза, — а он… — сказала она даже в третий раз, — себя, вы понимаете, себя на эти перегрузки и, может быть, на эти катастрофы…

— А ты бы полетела с Баранкиным на выполнение самого трудного задания? — спросила Нина Кисина.

— Нет, — сказала Таня, — я бы не полетела. Я бы не полетела, потому что у Баранкина его