100 великих филологов - Борис Вадимович Соколов

Лотман разработал методику анализа внутренней структуры поэтического текста, применяя точные методы исследования к семантике словесного искусства. Он наметил пути исследования связи между автором, структурой и адресатами художественного произведения. Лотман был одним из первых разработчиков структурно-семиотического метода изучения литературы и культуры в советской науке. Он рассматривал культуру и искусство как «вторичные моделирующие системы». В качестве «первичной моделирующей системы» выступал язык. Основным действием культуры и искусства Лотман считал борьбу с энтропией и хранение информации, а также коммуникацию между людьми. Искусство при этом рассматривалось в качестве составной частью культуры наряду с наукой. Лотман разрабатывает семиотику как науку о знаковых системах. Упорядоченной знаковой системой для передачи информации он считал язык, не сводимый к своей звуковой или графической форме. Знаки являются «материально выраженными заменами предметов, явлений, понятий в процессе обмена информацией в коллективе». «Константное отношение» знака к заменяемому объекту Лотман называл семантикой и делил на «условные» (красный свет светофора, слово) и «изобразительные или иконические» (рисунок, дорожный знак). Но знаки существуют не сами по себе, а в системе других знаков. Те же рисунки обладают большей понятностью и не требуют специальной дешифровки лишь в границах определенного «культурного ареала». Информацию Лотман уравнивал со значением и считал, что информация – это знание в процессе перехода от незнания. Задача искусства, по Лотману, заключается в наделении объекта значением, т. е. в создании информации. Ученый отмечал, что в кино снято противоречие между иконическими и условными знаками, между словесным и изобразительным искусством. Кино воспринимается как предельная достоверность, поскольку оно производно от движущихся фотографий, которые призваны максимально точно документировать реальность. Единицей дискретного «кинопространства» и «киновремени» для Лотмана служил кадр. Лотман исследовал соотношение «литературы» и «жизни» и выявлял скрытое содержание текста при сопоставлении его с реальностью. Так, он доказал, что реальный маршрут и хронология путешествия Карамзина по Европе отличались от того, что описано Карамзиным в «Письмах русского путешественника», и предположил, что истинный маршрут был скрыт, поскольку он был связан с масонскими связями Карамзина. Это и другие сопоставления такого рода привели Лотмана к выводу о наличии сознательных искажений в мемуарных и эпистолярных текстах ряда деятелей русской истории и культуры. Существенным и новым для пушкиноведения явилось открытие Лотманом содержательной доминирующей антитезы в пушкинских текстах: «джентльмен – разбойник» или «денди – злодей», которая воплощалась в разных персонажных моделях. Лотман ввел в анализ художественного текста обращения к описываемому в нем географическому пространству, которое, как он показал на примере повестей Гоголя, может выполнять сюжетообразующую функцию. Лотман утверждал: «Пушкин ставит читателя перед целым пучком возможных траекторий дальнейшего развития событий в тот момент, когда Онегин и Ленский сближаются, подымая пистолеты. В этот момент предсказать однозначно следующее состояние невозможно». На самом деле случайность или предопределенность (детерминированность) того или иного события в данный момент времени невозможно доказать или вывести из каких бы то ни было оснований. Их можно только постулировать и в зависимости от постулата тем или иным образом сочетать случайное и закономерное в ходе и результате различных процессов. Здесь мы подходим к границам науки и переходим в другой мир – мир чувств и веры. Лотман был уверен: «Начало-конец и смерть неразрывно связаны с возможностью понять жизненную реальность как нечто осмысленное. Трагическое противоречие между бесконечностью жизни как таковой и конечностью человеческой жизни есть лишь частное проявление более глубокого противоречия между лежащим вне категорий жизни и смерти генетическим кодом и индивидуальным бытием организма». В действительности здесь еще коренится противоречие между осознаваемой человеком конечностью собственного бытия и бесконечностью и безначальностью как бытия Божия, так и Вселенной в пространстве и времени. Для людей верующих тезис о прекращении земного бытия справедлив, поскольку возможное посмертное бытие – это уже инобытие. Для атеистов же отрицание бытия Бога практически тождественно с утверждением его безначальности и бесконечности. Лотман полагал, что «история – это процесс, протекающий «с вмешательством мыслящего существа». Это вмешательство происходит как на уровне деяний исторических деятелей, так и на уровне формирования массовых стереотипов. В одном из последних своих интервью Лотман говорил: «В объеме хронологии нашей жизни механизмы уничтожения гораздо более действенны. В объеме же хронологических пространств, в которых живет история, или шире – биология, или еще шире – космос, устойчивость проявляется сильнее. Что нам с нашими бедными пятьюдесятью – восьмьюдесятью годами жизни до этих вековых повторений? Есть кое-что. Потому что мы в нашей недолгой жизни включены в гораздо более длительную память». Лотман стремился привнести в гуманитарные исследования методы математических наук, что не всегда было оправдано. По поводу статьи Лотмана и его сына Михаила «Вокруг десятой главы «Евгения Онегина», где с помощью математических методов доказывалось, что строфы, выдаваемые некоторыми исследователями за начало главы Х «Евгения Онегина», на самом деле не могли быть написаны Пушкиным, писательница и математик И. Грекова (Елена Сергеевна Вентцель) (1907–2002) справедливо заметила: «Истинная точность в гуманитарных науках не связана с математической формализацией, а достигается глубиной проникновения в материал, полнотой учета исторических, литературных, лингвистических и иных связей. Математический аппарат в литературоведении (за редчайшими исключениями) играет роль чего-то вроде боевой раскраски дикаря. Придавая видимость «точности» формальному исследованию в неформальной области, он, по существу, мало чему помогает… с помощью статистических методов нельзя доказать, что такой-то текст принадлежит Пушкину; максимум, что можно доказать, это то, что имеющийся материал не противоречит гипотезе о том, что он принадлежит Пушкину. Другими словами, можно доказать, что эта гипотеза не абсурдна, что ее не следует с ходу отбрасывать, но нельзя доказать, что она справедлива». Лотман является автором книг «Лекции по структуральной поэтике» (1964), «Статьи по типологии культуры: Материалы к курсу теории литературы. Вып. 1» (1970), «Структура художественного текста» (1970), «Анализ поэтического текста. Структура стиха» (1972), «Статьи по типологии культуры: Материалы к курсу теории литературы. Вып. 2» (1973), «Семиотика кино и проблемы киноэстетики» (1973), «Сотворение Карамзина» (1987), «В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь» (1988), «Внутри мыслящих миров (1990), «Культура и взрыв» (1992), «Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века)» (1993) и др.

Юрий Валентинович Кнорозов

(1922–1999)

Юрий Кнорозов с сиамской кошкой Асей. Около 1980 г.

Советский и российский историк, этнограф, лингвист, эпиграфист и переводчик Юрий Валентинович Кнорозов родился 19 ноября 1922 года в поселке Южный Харьковского уезда Харьковской губернии в семье Валентина Дмитриевича Кнорозова, сотрудника страхового общества «Россия», и Александры Сергеевны Макаровой, происходившей из купеческого рода. В 1937 году он успешно окончил 46‐ю железнодорожную