Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

рамках этой автономии речи, разумеется, быть не могло. Более того, румынская коммунистическая элита использовала советскую инициативу в целях гомогенизации, румынизации других областей Трансильвании, вытеснения венгерской культуры из большинства трансильванских городов. За пределами автономии венгры последовательно отодвигались с любых административных позиций. К тому же вскоре после создания автономии, в 1953 г., был распущен венгерский народный союз Румынии, партия, которая выступала в 1945–1947 гг. союзником или, по меньшей мере, попутчиком коммунистов (заинтересованных и в голосах венгерского избирателя) в их политическом противоборстве с оппонентами и внесла свой вклад в установление в стране коммунистической диктатуры.

Общественный подъем, развернувшийся в Венгрии под влиянием XX съезда КПСС под лозунгами обновления социализма, сопровождался публичной постановкой в прессе многих ранее (со времен установления в стране коммунистической диктатуры) запретных вопросов, и в том числе вопроса о положении венгров в Трансильвании. Инициатива здесь принадлежала отнюдь не руководству партии, а его оппонентам из числа коммунистов-реформаторов, с каждым месяцем усиливавшим свое влияние, что вызвало особо острую реакцию официального Бухареста[764].

Статьи с критикой национальной политики румынского коммунистического режима, демонстрирующие оживление в Венгрии общественного интереса к положению соотечественников в соседних странах, вызывали столь большое раздражение коммунистического руководства Румынии не только из-за традиционного недоверия к официальному Будапешту, обусловленного вполне понятными историческими причинами, а прежде всего потому, что венгерское (также как, впрочем, и советское, и польское, и югославское) влияние в этот конкретный период связывалось прежде всего с более либеральными политическими веяниями. Румынские коммунистические лидеры, не склонные даже к самым ограниченным реформам, в одинаковой мере боялись как «заражения» собственной интеллигенции идеями либерализации социализма, так и активизации венгерского национального меньшинства (равно как, впрочем, и представителей титульной румынской нации) в борьбе за свои гражданские права. Стремясь оградить страну от ветра перемен из Венгрии, Г. Георгиу-Деж и его окружение стали все больше упирать в своей внутренней пропаганде на опасность для Румынии великомадьярского шовинизма.

Особенно решительно эта линия стала проводиться с началом венгерского восстания 23 октября, создавшего новую ситуацию и для соседней Румынии.

Самого Георгиу-Дежа этот мощнейший социальный взрыв застал в Югославии, куда он направился в целях полной нормализации отношений с И. Брозом Тито. В ходе поездки предстояло обсудить широкий круг проблем, включая вопросы более тесного экономического сотрудничества и, в частности, строительства общими усилиями на румыно-югославской границе при сужении Дуная в районе Железных ворот Джердапской ГЭС и связанной с ней системы речного судоходства[765].

Как сателлит СССР Румыния была активно вовлечена в антиюгославскую кампанию, развязанную Сталиным в 1948 г.[766]. В Бухаресте состоялось в июне 1948 г. второе совещание Коминформа, где была принята резолюция о положении в КПЮ, с которой и началась массированная антиюгославская кампания[767]. Сюда уже летом 1948 г. были переведены из Югославии структуры Коминформа и находились фактически до его роспуска весной 1956 г. Крайне напряженным вплоть до 1953 г. оставалось положение на югославско-румынской границе[768] (отдельные инциденты фиксировались и в 1954 г.), осуществлялись репрессии против сербского населения румынского Баната, которое массовым порядком было переселено в восточную часть Румынии, к северу от Дуная — в Бэрэганскую степь[769]. Правда, в Румынии не было проведено такого же громкого судебного процесса антиюгославской направленности, как в Венгрии, Болгарии и Албании, жертвами которых стали Л. Райк, Тр. Костов и К. Дзодзе. В силу этого отношение Тито к Дежу было хотя и очень сдержанным, но все же не настолько враждебным, как, к примеру, к венгерскому коммунистическому лидеру Матяшу Ракоши. Не случайно Тито постоянно давал Москве понять, что пока у власти в Венгрии находится этот инициатор и вдохновитель дела Райка, едва ли возможно примирение лидеров и правящих элит двух стран[770].

Отчасти поэтому, а еще и потому, что Румынии в отличие от Венгрии удалось достаточно быстро урегулировать проблемы взаиморасчетов в экономических отношениях с Югославией, прерванных после 1948 г., процесс возобновления румынско-югославского диалога протекал довольно плавно и без эксцессов[771]. Обсудить перспективы двусторонних отношений Тито и Деж могли уже в июне 1956 г., когда югославский лидер ехал с официальным государственным визитом в СССР, а затем возвращался обратно домой на поезде через Румынию, предпочтя именно такой, не самый короткий путь (ведь в отношениях с Венгрией у Югославии сохранялось куда больше проблем)[772]. Восприняв в 1955 г. начавшееся советско-югославское сближение с известной настороженностью, как угрозу своим позициям, Деж довольно быстро оценил преимущества полноценного восстановления отношений с соседней страной. Ведь результаты визита Тито в СССР на Западе и в самой Югославии сочли дипломатическим триумфом: нормализация отношений состоялась именно «на югославских условиях». Этот успех означал закрепление совершенно особого статуса ФНРЮ, делая югославский опыт крайне ценным и интересным для соседней Румынии.

В октябре 1956 г. Деж во главе румынской правительственной делегации прибыл в Белград с ответным визитом. На переговорах с Тито обсуждалось заключение румынско-югославских торгового соглашения и культурной конвенции. Но особенно важной выглядела затронутая секретарем иностранных дел ФНРЮ К. Поповичем проблема возвращения или компенсации имущества представителей югославских национальных меньшинств, к тому времени уже отпущенных с принудительных работ в Бэрэганской степи. Этот вопрос вызвал довольно резкую реакцию Дежа, поэтому Тито поспешил сгладить углы, подчеркнув, что Югославия ни в коем случае не желает вмешиваться во внутренние дела Румынии или оказывать на нее давление, и выразил убеждение, что все последствия прошлого вскоре будут преодолены[773].

Начало венгерского восстания застало членов румынской делегации в Белграде. Уже первоначальная реакция Дежа на вести, доходившие из Будапешта, была довольно симптоматична как один из первых знаков осторожных поисков более самостоятельной внешнеполитической линии. Придавая хорошим отношениям (и не в последнюю очередь экономическим связям) с Югославией большое значение, он предпочел по возможности не комкать заранее подготовленную программу визита и не прерывать визит, наблюдая еще в течение нескольких дней за происходящим в Венгрии из Белграда и инструктируя соратников по телефону Это отнюдь не означало недооценки угрозы событий в Венгрии для румынского коммунистического режима. Общенациональное восстание в соседней стране сразу было воспринято правящей элитой Румынии как крайне опасный сигнал, особенно с учетом венгерской национальной идентичности подавляющего большинства трансильванских венгров, а значит их потенциальной солидарности с восставшими соплеменниками. С первых же дней румынскими властями принимается широкий комплекс мер по нейтрализации влияний, идущих из соседней страны.

Дабы избежать серьезных волнений среди студенчества — одной из самых динамичных и политически активных социальных прослоек — приостанавливаются занятия в университетах. Поводом для этого послужили реально проявившиеся в университетской среде Бухареста и Клужа оппозиционные брожения, причем отнюдь не только среди этнических венгров.