Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

После Вязьмы, где ударил первый по-настоящему зимний мороз, сразу в 18°, на Великую армию обрушился новый враг — холод. По записям французов, 25 октября на их пути было 22°, 28-го — 12°, а 1 ноября — 23° мороза[1065]. Вообще зима 1812 г., как доказал академик М.А. Рыкачев, выдалась самой холодной в России за много десятилетий метеорологических наблюдений[1066]. Не зря Н.А. Некрасов полвека спустя писал о России:

В 12-м году такие там морозы

Стояли, что француз досель их не забыл[1067].

Морозы, северные ветры, снегопады, с одной стороны, подгоняли голодных французов, а с другой — обессиливали их, губили. Великая армия теряла от голода и холода не только боеспособность, она теряла дисциплину, порядок, армейский вид. Солдаты и офицеры, даже генералы «утеплялись» кто как мог: «зачастую генерал был покрыт плохим одеялом, а солдат — дорогими мехами»[1068].

Но самым грозным врагом наполеоновской армии оставались регулярные русские войска. В то время как партизаны и казаки, голод и холод гнали французов по разорённой старой (можайской) дороге, Кутузов с главными силами преследовал их параллельным маршем южнее, по новой (калужской) дороге, где русские воины всегда находили продовольствие, фураж, места для отдыха и поддержку населения. При этом авангардные части россиян то и дело нападали на арьергарды противника, уничтожали их и брали в плен.

Правда, при всей активности войск авангарда, которыми командовал энергичный Милорадович, Кутузов с главными силами демонстративно не спешил, раздражая собственный штаб своей «системой медления». Служивший тогда при штабе Кутузова прапорщик Н.Д. Дурново (внук генерал-аншефа, сын гофмаршала и сам будущий генерал) возмущался: «Кутузов вынуждает нас двигаться черепашьим шагом»[1069]. А генерал Р.Т. Вильсон (английский комиссар при Кутузове) буквально рвал и метал: «Если французы достигнут границы, не будучи вовсе уничтожены, то фельдмаршал, как ни стар и ни дряхл, заслужит быть расстрелянным»[1070].

Между тем все французы — от императора до последнего мародера в самом хвосте армии — спешили тогда в Смоленск с его складами, как на землю обетованную. Близость Смоленска придавала им силы. Но в «мёртвом, полуразрушенном, полусгоревшем городе отступающую армию ждал удар, сломивший окончательно дух многих её частей: в Смоленске почти никаких припасов не оказалось»[1071].

Собственно, для гвардии припасов хватило. «Приказывают снабдить на две недели одну гвардию, — записывал в те дни обер-провиантмейстер Великой армии М.-Л. Пюибюск. — В таком случае для 1-го и 4-го корпусов[1072] останется только по кусочку хлеба на человека, и то не долее как дня на два»[1073]. Армейские части были озлоблены на гвардию за её всегдашние привилегии, но, так как противиться ей, по-прежнему безупречно организованной, вооружённой и спаянной, нечего было и думать, они, презрев всякую дисциплину, толпами бросились на оставшиеся склады и в голодном исступлении разбили и опустошили их[1074].

Не оказалось в Смоленске и подкреплений для Великой армии — ни людьми, ни лошадьми. Отчаяние слышится в ноябрьском письме Наполеона из Смоленска к министру иностранных дел Г.-Б. Маре: «Лошадей, лошадей и ещё лошадей!»[1075] И тут ко всем бедам прибавились ещё дурные вести из Франции.

25 октября Наполеон узнал о заговоре Мале в Париже. Республиканский генерал Клод-Франсуа Мале во главе горстки единомышленников в ночь с 22 на 23 октября (в России то была ночь с 10 на 11) попытался осуществить государственный переворот[1076]. Распустив слух, что Наполеон умер в Москве, и оперируя подложными документами, Мале с полуночи до 9 часов утра успел занять почти весь Париж, арестовал министра полиции Р. Савари, провозгласил Францию республикой, а генерала Ж.В. Моро (находившегося тогда в Америке) — президентом и уже готовил заседание временного правительства республики. Лишь поутру военные и полицейские власти Парижа опомнились, рассудили, что «покойник не умер», и арестовали всех участников заговора — 24 человека; 14 из них во главе с генералом Мале были казнены.

Наполеон воспринял весть о заговоре Мале очень болезненно. Он понял, что в самой Франции «вера в устойчивость его власти пошатнулась»[1077]. «Когда имеешь дело с французами или с женщинами, — зло шутил он в разговоре с А. Коленкуром, — нельзя отлучаться на слишком долгое время»[1078]. Зато русские воины радовались заговору самих французов против Наполеона, хотя смысл заговора терялся в сумбуре вздорных слухов: Кутузову, например, докладывали, что «во Франции революция» и «сею революцией движет императрица Жозефина»[1079].

2 ноября Наполеон оставил Смоленск и повёл значительно поредевшие, неотдохнувшие, большей частью голодные и деморализованные, но ещё грозные колонны Великой армии дальше на запад. К вечеру 3 ноября император с гвардией, двумя корпусами (Ж.-А. Жюно и Ю. Понятовского) и кавалерией Мюрата подошёл к г. Красный. Здесь он узнал, что город занят очень сильным (22–23 тыс. человек при 120 орудиях) отрядом графа А.П. Ожаровского. В то же время войска Милорадовича (два пехотных корпуса и один кавалерийский) вышли к Старой Смоленской дороге у с. Мерлина, отрезая тем самым от главных сил Наполеона сразу три корпуса — Даву, Богарне и Нея. Сзади неотступно преследовали французов казаки Платова. С юга подтягивался к Красному и Кутузов с главными силами[1080]. Никогда ещё за всё время войны армия Наполеона не оказывалась в столь опасном положении.

В поисках выхода Наполеон делал всё возможное. В ночь на 4 ноября стремительной атакой дивизии Молодой гвардии под командованием генерала Ф. Роге он выбил отряд Ожаровского из Красного и расчистил себе путь по Старой Смоленской дороге к с. Ляды[1081]. Отправив туда Жюно и Понятовского, он сам с гвардией (Старой и Молодой) простоял весь день 4-го в Красном, поджидая отставшие корпуса. Уже за полночь в Красный пришёл корпус Богарне. Наполеон и его отправил в Ляды. Выяснив, что россияне не собираются вступать с ним в генеральное сражение, он оставил в Красном Мортье с Молодой гвардией — ждать корпуса Даву и Нея, а Старую гвардию и конницу Мюрата повёл вслед за Богарне в Ляды[1082].

Даву и Ней тем временем плохо взаимодействовали друг с другом. 5 ноября Даву всё же с боем прорвался к