Мера бытия - Ирина Анатольевна Богданова

* * *

В честь Первомая каждому жителю Ленинграда в магазинах выдавали по половинке луковицы. Изнывая в очереди, Варвара Николаевна смотрела, как девушка-продавец разрезает жёлтые головки, и думала, что они сейчас как маячки указывают на одиночество. Если у человека было два купона — то давали целую луковицу, а одиноким кроили её пополам большим кухонным ножом с деревянной ручкой.

Впереди Варвары Николаевны стояла девушка и увлечённо читала тонкую брошюру в зелёной обложке. Глянув мельком, Варвара Николаевна узнала текст по овощеводству, который набирала в январе, сползая со стула в голодном обмороке. Девушка перевернула страницу, поймала взгляд Варвары Николаевны и строго спросила:

— Вы уже читали пособие по выращиванию овощей? Очень полезная вещь, советую поторопиться с покупкой, пока в киосках не разобрали весь тираж.

— Я читала, — поторопилась ответить Варвара Николаевна. — Очень внимательно читала.

Память об обледенелых клавишах пишущей машинки заставила заныть кончики пальцев, но душа наполнилась гордостью, что в победе города над смертью окажется и частичка её труда. В Ленинграде много говорили о блокадных огородах, веря, что следующая зима будет если и голодной, то, по крайней мере, не смертельной.

От терпкого лукового запаха по лицу продавщицы текли слёзы. Она смахивала их тыльной стороной ладони и улыбалась. Отпуская товар, продавщица всем говорила:

— С праздничком! Дожили!

Передавая луковицу Варваре Николаевне, она тоже сказала «С праздничком», и Варвара Николаевна подумала, что теперь Первомай для неё всегда будет пахнуть репчатым луком.

Несмотря на блокаду, город украсился флагами. Посечённые осколками полотнища било ветром, и они с шумом колотились об уцелевшие фонарные столбы, которые давно забыли своё предназначение.

Дождавшись трамвая, Варвара Николаевна протиснулась в вагон, с блаженством опершись на поручень. Недавно пущенный на линию трамвай воспринимался как чудо. Впрочем, таким же чудом были и флаги на улице, и луковица, лежавшая в сумке, и улыбки людей, измученных голодом и холодом, и короткая записочка от Сергея с пожеланием здоровья. Когда всё это было рядом — не ценила, пропускала мимо себя, не замечая. А теперь любая малость драгоценна.

«Не потеряв — не обрящешь», — подумала она, анализируя своё приподнятое настроение, присущее скорее подростку, чем пожилой матроне, полжизни просидевшей за пишущей машинкой.

Около площади Труда трамвай попал под обстрел, но не остановился, а отважно покатил дальше. Вместе со всеми другими пассажирами Варвара Николаевна предусмотрительно присела на корточки, а потом долго не могла подняться, пока какой-то рабочий не подал ей руку. Она с благодарностью оперлась на неё, поднялась на ноги и вдруг заметила, что куда-то подевалась привычная одышка.

До дома она почти протанцевала и совсем не удивилась, когда увидела около арки фигуру Ефима Петровича. Широкоплечий, с седыми висками, он двигался легко и порывисто, как мальчишка.

Наверное, он не любил стоять на месте, потому что прохаживался взад-вперёд и нетерпеливо поглядывал на дорогу. Заметив её, Ефим Петрович сделал под козырёк и шагнул навстречу:

— Оказался в Ленинграде и решил зайти поздравить вас с праздником! Вот, — он сунул руку за отворот шинели и достал оттуда измятый цветок розовой герани.

Поздно вечером Варвара Николаевна села за пишущую машинку и положила руки на клавиши. О чём писать, она не знала, потому что насыщенный день впитал в себя впечатления, которых хватило бы на целый месяц. День-чудо, день-песня, до краёв напоённый весной, хотя бы и суровой.

Немного подумав, она всплеснула пальцами, выбив одну фразу:

«Слава Тебе, Господи, за то, что у меня есть, и трижды слава Тебе за то, чего у меня нет…»

* * *

Из ленинградской хроники:

К 1 мая удалось завершить подготовку подводных лодок к летней кампании. Никогда и нигде ещё столь сложный судоремонт не проводился в таких тяжёлых условиях. Это было победой и ленинградских судостроителей, и подводников. Они работали рука об руку.

25 апреля во время артиллерийского обстрела был ранен в лицо актер Государственного ансамбля одноактной оперетты М. Д.Ксендзовский.

По счастью, попали в него не снарядные осколки, а кусочки штукатурки, дерева. Врач, удалявший их, записал в карточку: «42 инородных предмета». Мало кто надеялся, что Ксендзовский сможет выступить в премьере «Сильвы», назначенной на 1 мая. Однако за пять дней врачам удалось подлечить актера, а сам он настолько искусно загримировался, что никто из зрителей так и не узнал, что случилось с этим человеком всего несколько дней назад.

Премьера прошла с успехом[36].

* * *

«Есть же на свете люди, у которых в жизни всё ясно, понятно и складно, — думала Катя. — Взять хотя бы Машку. Встретила — полюбила — собирается замуж. Её лейтенант каждую свободную минуту стоит у казармы, даже иногда на дежурства с ней ходит. Нет, Машка, конечно, заслужила счастье! Тем более, что она красивая, высокая и умная. Не то что некоторые кнопки с косичками».

С этими сердитыми мыслями Катя шагала в направлении дома, чтобы навестить Егора Андреевича. Под ноги ложилась чистая мостовая, зияющая выбоинами, и в прозрачном воздухе окружающее рисовалось чёткими, яркими красками. Сквозь чугунный узор набережной проглядывалась серая вода, подёрнутая рябью. Кутаясь в тёплую одежду, шли люди — они ещё не могли отогреться после смертельного холода зимы и не торопились расставаться с шапками и варежками. Несколько женщин граблями разравнивали землю в маленьком сквере. Ленинградцы готовили огороды.

Егор Андреевич хвастался, что их домоуправлению под грядки выделили маленький садик на перекрёстке трамвайных путей.

В последнее время старик сильно сдал, хотя и пытался хорохориться. Катя замечала, с каким трудом ему даётся каждое движение. Когда они виделись в последний раз, Егор Андреевич с помощником — лопоухим пареньком — насаживал лопаты на черенки, готовя предстоящую посевную. Отдуваясь как паровоз, он медленно двумя руками поднимал лезвие лопаты, словно это была чугунная гиря. Паренёк подставлял черенок, и они, сменяя друг друга, стучали молотком, после каждого удара давая себе отдых.

И прежде худой и поджарый, теперь Егор Андреевич выглядел совсем дистрофиком с костями, обтянутыми пергаментной кожей. При разговоре кости начинали желваками выпирать у скул с провалившимися ямками глазниц, делая лицо похожим на фотографический негатив. Если бы Егор Андреевич сдался, то Катя постаралась бы его подбодрить и утешить, но он пытался шутить, и оттого хотелось заплакать от бессильной жалости.

В противогазной сумке Катя несла Егору Андреевичу и Кузовковой пару жменей молодой крапивки, надёрганной в местной командировке на окраине города. Маруся послала её курьером в роту МПВО Кировского района, благо теперь туда ходил трамвай, забитый