Записки о московской войне - Рейнгольд Гейденштейн

не знали. Замойский, как он это сделал в предшествовавший год, так и при начале этого похода, кроме пушечного пороха, для потребностей набранной им пехоты, сам заготовил и военные снаряды, равно как и огромнейшее количество провианта, а  [259]  сверх того, не малое количество более тонких запасов для угощения чужестранных гостей; одна часть этих заготовлений, сделанных в Риге и Гданске, на подводах, вытребованных у герцога Курляндского и города Риги, была перевезена и сложена выше Кокенгаузена, находившегося еще в руках неприятелей, и оттуда на судах вверх по реке доставлялась в Дисну и далее в Заволочье; другую же часть он свез на телегах. Когда во время обеда вспомнили также о посылке ящика к Шуйскому, то Александр рассказал и о случившемся с Хворостининым, о чем мы выше сказали, и также прибавил, что если бы в это время не был заключен мир, то они, чтобы не показаться побежденными изобретательностию наших в свою очередь послали бы им вместо того 300 золотых яблок. Это довольно ясно показывало, что они ни к какому другому происшествию не относились с большим негодованием, как к этому. Уже и раньше до заключения еще мира, когда Венгерцы слишком близко подходили и весьма часто с усмешкою говорили им об ящике, они до того по собственному признанию возмущались этим, что, когда те же Венгерцы бросили как то перед ними ящик на реку, покрытую льдом, то они стали давать по нем в досаде и гневе многочисленные выстрелы из пушек. Подобным же образом они потом довольно часто стали приходить к Замойскому, который всегда их ласково принимал. Прийдя однажды для обмена пленных, они встретились тут с начальником хоругви Прокопием Пенионжеком, дававшим в то время пир. Если они раньше были того мнения, что Замойский, находясь в стесненном положении от недостатка в провианте и фураже, отведет сам назад войско, то теперь увидели, что не только главнокомандующий, но и все войско пользуется большим изобилием. На следующий день послали к Замойскому Федора Мясоедова и многих других просить его по заключении мира увести наконец свои войска и тем  [260]  освободить город от осады; если же он не сделает этого в трехдневный срок; то, они заявляют, что не будут считать себя связанными миром. На это Замойский отвечал, что по его мнению они говорят, по заключении мира, не то, что думают, так как он знает, что мир им не неприятен, и конечно приятнее чем тому сословию людей, которое живет жалованьем; он уведет войско, когда то будет удобно.

В это время прибыл в лагерь сам воевода Брацлавский и объявил, что ни на каком другом условии не мог состояться мир, как только на том, чтобы немедленно было отведено войско; равно как и для возвращения крепостей приняты такие условия, чтобы как можно скорее были посланы тем и другим государем к тем крепостям, которые должны быть возвращены, дворяне; и как скоро они прибудут, передающие должны вводить принимающих во владение землею и крестьянами. Между тем те, которые вступают во владение, должны доставить уходящим для перевозки их имущества нужные подводы; когда оне будут доставлены, то на восьмой день после прихода дворян крепость подлежала очищению. В случае, если нельзя будет перевезти чего либо из более дешевых вещей удобным образом, то такие вещи могли быть оставлены за печатью, с тем чтобы при первой возможности быть возвращенными своим владельцам. В этих то именно условиях Замойский видел большое затруднение. Так как в стране, опустошенной непрерывными войнами, естественно оставалось весьма малое количество лошадей, то он понимал, что почти во власти Москвитян будет по своему усмотрению оттягивать возвращение. Однако, чтобы узнать их намерения и вместе с тем выказать им свое доверие, он приказал передать им Остров прежде, чем пришол срок его отдачи; и хотя он понимал, что в том только и заключается вся надежда на получение обратно остальной Ливонии и на прочность мира, чтобы  [261]  удерживать Москвитян в верности договору страхом осады и близостью войска, однако для того, чтобы они не могли потом утверждать, будто им положено начало нарушению присяги, данной послами, — отозвав отовсюду фуражиров, Замойский приказал всей пехоте с пушками и более тяжелыми военными орудиями выступить вперед к Новгородку (Ливонскому), на расстоянии 8-ми дневного пути, где в крепости и думал все оставить. Отсюда он выслал вперед в разным стороны другие отряды для того, чтобы принять обратно порознь крепости Ливонские; за этими отрядами вслед им шел отряд, служивший для защиты больных, за ним следовали обозы. Сам он с остальным войском, двинулся из-под Пскова в,6-й день февраля. Москвитяне во множестве смотрели на переход войск частию со стен и болверков города, частию с берегов реки и других более высоких мест; они любовались преимущественно последней частью войска, которая, хотя, доходила приблизительно численностью до 24.000 всадников, но однако более обращала на себя внимание их скорее блеском и вооружением и красотой коней, нежели количеством и численностью; большая часть из них были в таком хорошем состоянии, что казалось, будто ничто или мало изменилось у них от перенесенных ими трудностей зимних холодов и продолжительной осады. В таком порядке Замойский перевел войско к Сескелии и к другим соседним селам выше Дерпта, имея в виду, что с этого места ему легко можно будет, если Москвитяне не станут исполнять условий мира, вернуться в Московские пределы, а равным образом отсюда представлялась возможность близкого наблюдения за Перновом; если бы Шведские войска не захотели отступить от него, как им о том было заявлено, то он сейчас же мог принять решение сообразно времени и обстоятельствам, потому что раньше еще, тотчас по заключении мира, он послал с несколькими хоругвями  [262]  всадников Ивана Лесновольского объявить начальнику города и крепости о том, чтобы тот оставил этот город, как по праву уже принадлежащий королю. Хота Москвитяне получили обратно Остров и даже прошел срок, в который они назначили возвратить Новогродок, однако они нарочно делали проволочки; может быть они ожидали того, чтобы наше войско было распущено, может быть они хотели, чтобы их люди успели достигнуть из более отдаленных крепостей до крайних пределов Ливонии и даже до самых границ Московии и переправить безопасно свои вещи; иначе, по удалении ближайших, последние, находившиеся в Кокенгаузене, Пернове и более других отдаленных местах, могли бы замедлить и подвергнуться обидам и притеснениям со стороны наших. Замойский, видя, что эта проволочка доставляет и ему, и войску величайшее неудобство, приказал уже раньше Уровецкому,