Ленинград. Дневники военных лет. Книга 2 - Всеволод Витальевич Вишневский

Левитановские места, дали…

В Подольске нас встретили. Машина, пересекая овраги и речки, подходит к бывшему дому купца Филиппова. Дом неуклюж, старомоден, с башней; хозяйственные пристройки, ров, вал, сад с березовой аллеей.

Комнату отвели хорошую. Разложили вещи — книги, бумаги и пр.

Проводил С. К. до машины. Расстались…

Молоко поставляют из соседнего колхоза. Там бабы, приспособили всех детей к хозяйству. Бабы все терпят. Ждут писем от мужей, спрашивают:

— У вас там всё офицера, как война-то, скоро ли кончится?

Днем мелодичный звон колокола. Я было настроился лирически: Расея, церковный звон… Потом узнал — колхозный сигнал: на работу…

26 декабря 1943 года.

Снежок, хорошо!

Встал в 8 утра. На завтрак: оладьи, голубцы, каша, чай (для меня это абсолютно чрезмерно).

Затем в библиотеку. Забрал много книг: «Интернациональная литература», Короленко, Блок, Ибсен, Добролюбов, Успенский и т. д. Решил дать себе дня на два, на три полный отдых.

Доктор дал мне витамин С, сказал, что у меня очень глухие тона сердца, что есть нервные симптомы (я так давно это знаю), но что я выгляжу моложе своих лет…

В доме отдыха — интенданты, инженеры. Фронтовиков мало. Я не ощущаю вражды к тыловикам. Окопного бешенства у меня нет. Передо мной жизнь — нормальная, естественная, где каждый достаточно думает о себе и о своем. В этой наивной эгоистичности есть даже что-то здоровое. Женщины будут рожать; детвора подрастет, будет жить. Война пронесется, и от нее останутся лишь легенды, книги, памятники, символы… и могилы. А над полями — вечное необъятное небо, белизна снегов, людские заботы дня, раздумья… И кто-то в зиму 2043 года, может быть, спросит:

— Как и чем жили люди в 1943 году, участники Отечественной войны?

В меру сил своих я об этом и рассказываю (третий год!), безвестный потомок мой. Не знаю, чем я тебя смогу порадовать. Я пишу то, что вижу…

28 декабря 1943 года.

Ветер, холодно… Снега…

Читал И. Бунина. Читаю Горького «По Руси». Перелистал Шишкова «Угрюм-река». Немного писал (второй акт)…

Из ощущений. Переход от опасностей ленинградской жизни к спокойной московской — не радует. Порой уже скучаю по Ленинграду, — он очень мне родной физически, духовно. Боюсь, что не поспею вовремя вернуться, и это отравляет отдых.

Читал Горького, Бунина, Успенского и др. для того, чтобы найти некоторые ответы; сличал русское «вчера» и «сегодня»…

30 декабря 1943 года.

Тихо, чуть снежок… До обеда с подъемом писал новогоднюю статью в «Красный флот». Есть в ней что-то душевное, мое, глубокое…

Радио передает о продолжающемся наступлении 1-го Украинского фронта. Взяты Коростень, Черняхов и Сквира. Хотелось бы, чтоб наши войска перешли старую государственную границу. Это сразу дало бы новую окраску событиям и подтолкнуло бы решение польского вопроса.

В «Красной звезде» прочел дневник убитого немецкого офицера, доктора исторических наук, литератора К. Ф. Брандеса…

В дневнике мрачное и точное описание боев, бегства… Ну, в 1944-м мы увидим вещи и покрепче и поострее. Не быть России под немцем!

9.40 вечера, по радио. Войска 1-го Украинского фронта за шесть дней наступления прошли от 50 до 100 километров и расширили прорыв до 300 километров!.. Взяты Казатин, Володарск-Волынский и районные центры Житомирской области: Лутины и Ружин…

Это очень значительное событие, и последствия прорыва могут быть серьезнейшими. Подобные операции развиваются месяцами; следовательно, надо ждать январских и февральских фаз этого наступления…

В Москве большой салют…

31 декабря 1943 года.

Приехала С. К. встретить со мной Новый год.

Из московских новостей. В ССП был большой доклад А. Фадеева «Советская интеллигенция и ее роль; писатели во время войны» (двухчасовой обзор при переполненном зале). Отметил ряд писателей; сказал о политической пассивности Пастернака и др. Дважды говорил о моей работе — и художественной и публицистической, о моем последовательном и систематическом методе… Николая Тихонова, видимо, выберут в руководство ССП.

С.К. была у Папанина. Ваня прихварывает, ходит в голубой пуховой пижаме, жует мандарины и тащит из-под кровати бутылки пива, которое ему категорически запрещено. Все время войны он — на колесах: работает по приемке грузов из США и Англии. Считает, что зимой 1944 года войну кончим. Готовится опять к поездке в Архангельск.

Приехал А. Штейн за моей новогодней статьей. Его машина застряла в снегу. Мы вооружились лопатами, вытаскивали ее, пыхтели, толкали, рыли снег. Вспомнили войну с белофиннами (1939–1940 годы). Там по нескольку раз в день приходилось заниматься такими делами. Была свирепая маленькая война!

…Новогодний ужин — 11.30. Без четверти двенадцать идем в столовую. Вдоль стен — большие столы… Мы с С.К. ровно в 12 пьем свой интимный тост. Она, как всегда, что-то загадывает… Разносят вино, играет радиола, в центре зала блестит огнями и убором елка. Произношу тост. Все быстро «подогрелись», начались танцы, беседы, признания…

Мне рассказали историю нашего дома: Филиппов, — московский булочник, капиталист, «поставщик двора е. и. в.[159]», — построил это «палаццо» над обрывом для своей любовницы, красавицы цыганки. Обнес дом валом и рвом, посадил сторожей, цепных псов. И иногда приезжал к ней на тройке. В доме еще недавно висел портрет этой цыганки…

Доктор, полковник Лабок, рассказывал о себе, о своей семье. Его сын, курсант училища имени Дзержинского, погиб в числе многих других на Ладоге осенью 1941 года. С кем ни поговоришь — всюду беды войны… На углу стола мрачно, одиноко сидел сталинградец, бывший начальник политотдела катеров. Ранен,