Жизнь и творчество Михаила Булгакова. Полный лексикон - Борис Вадимович Соколов

«заберут») – намек на незавидную судьбу запорожцев и другого украинского населения, закрепощенного и притеснявшегося при Петре и его преемниках. Но и в последней редакции либретто остался мотив Петра-антихриста. Так называл царя Протопоп в беседе с Алексеем и монахами. Царевич же обещал восстановить на Руси православную веру: «И увидим опять в блеске дивных огней нашу церковь соборную радостной, разольется по всей по родимой Руси звон великий и мерный, и сладостный! Я верну благочиние, благолепие станет чудесное! И услышим опять по церквам на Руси православное пенье небесное! Не могу выносить я порядков отца! Омерзело мне все! Ненавижу его! Умирай! Умирай!» Устраиваемый Петром маскарадный праздник по случаю мира со Швецией сопровождается глумлением над христианской верой – появлением маскарадных монашек с пьяной игуменьей, сатиров, медведей, Бахуса и др. – и напоминает Великий бал у сатаны. А следующая за маскарадом смерть Петра воспринимается как Божья кара за это глумление. Главное же, в финале умерший император провозглашается новым божеством:

«ГВАРДИЯ. Он умер, но в гвардии не умрет любовь к Петру, земному богу!» Вспомним, что именно как земной бог выступает антихрист в «Трех разговорах» (1900) известного религиозного философа Владимира Сергеевича Соловьева (1853–1900). Кстати сказать, Петра при жизни «земным богом» называл только его денщик и придворный токарь Андрей Константинович Нартов (1693–1756). Ученый и поэт Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765) в «Первой надписи к статуе Петра» (1750) писал: «Земное божество Россия почитает». В этом же качестве пропаганда прославляла современного Булгакову правителя – И.В. Сталина (хотя само словосочетание «земной бог» по отношению к нему никогда прямо не употреблялось). В 30‐х гг., начиная с писавшегося тогда романа Алексея Николаевича Толстого (1882/83—1945) «Петр Первый» (1929–1945), подспудное отождествление деяний Петра и Сталина стало частью советского исторического мифа. Поэтому сходство Петра с антихристом в П. В. могло вызывать опасные ассоциации. Возможно, в этих ассоциациях и заключался секрет прохладного отношения Керженцева к булгаковскому либретто. Прямо сформулировать такие догадки в отзыве он, разумеется, не мог, поэтому посредством выдвижения ряда трудно исполнимых требований председатель Комитета по делам искусств стремился похоронить П. В., что ему в конечном счете и удалось.

В либретто Булгаков запечатлел время с финала Полтавской битвы до смерти Петра, т. е. ту эпоху, которую Асафьев считал периодом ослабления военной опасности (после Полтавы существованию России Швеция уже не угрожала, хотя строительство флота и продолжение боевых действий в Европе еще требовало больших жертв), «когда наступала эра будто бы утех, право государства на отдых после борьбы за оборону, и отсюда ненадолго шло легкое раскрепощение личного сознания от государственного тягла». Драматург доказал на примере Алексея справедливость мнения композитора, что подобные эпохи в русской истории – всего лишь мираж. Особенно явственно это выступало в первой редакции, где прямо сообщалось о гибели царевича, ставшего жертвой Петровского самовластья, и подчеркивалось стремление царя к усилению военной мощи державы.

На прекращение работы над П. В. повлияло и сообщение о появлении конкурирующего либретто. 5 января 1938 г. в «Вечерней Москве» была опубликована заметка «Петр Первый», где говорилось: «Композитор Иван Шишов приступил к работе над большой исторической оперой «Петр Первый»… Либретто, автором которого является Вл. Латов, строится на историческом документальном материале. В контрасте с прогрессивным образом Петра – строителя государства будет дан Алексей – представитель и опора консервативной знати, орудие темных и невежественных сил России, борющихся с Петром». Такая примитивная трактовка в духе простой оппозиции положительного и отрицательного культурных героев власть устроила бы гораздо больше, чем сложные, многомерные образы П.В. Но оперу «Пётр I» Иван Петрович Шишов (1888–1947) так и не завершил.

«Рашель»

Либретто оперы. При жизни Булгакова не ставилось и не публиковалось. Впервые: Музыкальная жизнь. М., 1988, №№ 10, 11. Сокращенная редакция либретто в обработке поэтессы Маргариты Алигер, сделанной уже после смерти Булгакова, опубликована: Новый журнал. Нью-Йорк, 1972, № 108. Р. написана по мотивам рассказа французского писателя Ги де Мопассана (1840–1893) «Мадемуазель Фифи» (1882). Работу над Р. Булгаков начал в сентябре 1938 г. Его третья жена Е.С. Булгакова в дневниковой записи 22 сентября 1938 г. зафиксировала звонок их друга, заместителя директора Большого театра, Якова Леонтьевича Леонтьева (1899–1964) и свой разговор с ним:

«– Где М.А.?

– Ушел в филиал.

– У меня к нему дело есть, интересное. Хороший разговор.

Потом оказалось, что Большой театр предлагает М.А. делать либретто по «M-elle Фифи» с Дунаевским-композитором.

Самосуд (дирижер и художественный руководитель Большого театра друг Булгакова Самуил Абрамович Самосуд (1884–1964). – Б. С.) подчеркивал:

– Главное – интересная фабула!

Часть материалов раздобыли тут же – на обратном пути домой.

А сейчас, ночью, М.А. рассказал мне содержание всех пяти картин».

Новелла Мопассана из эпохи франко-прусской войны 1870–1871 гг. носила ярко выраженный антигерманский характер. В тот момент это обстоятельство вполне соответствовало советской политической конъюнктуре. В сентябре 1938 г. разворачивался Судетский кризис, вызванный германскими требованиями к Чехословакии о передаче Рейху территории Судетской области. Как раз в середине этого месяца чехословацкое правительство запросило советскую сторону, готов ли СССР выполнить свои обязательства в соответствии с чехословацко-советским пактом 1935 г. и прийти на помощь Чехословакии в случае, если такая помощь, как предусматривалось соответствующими соглашениями, будет оказана и со стороны Франции. Вырисовывалась перспектива антигерманского союза СССР, Франции и Чехословакии против Германии Адольфа Гитлера (1889–1945). Очевидно, с этим и было связано стремление руководителей Большого театра поскорее поставить оперу по «Мадемуазель Фифи». Они даже могли получить из ЦК ВКП(б) прямое указание о подготовке антигерманской постановки. 23 сентября 1938 г. Е.С. Булгакова отметила чтение мужем Мопассана, а в последующие три дня – ежевечернюю работу над текстом, как она называла, «Фифи», так что к исходу 26 сентября Булгаков уже читал жене первую картину. Замысел явно захватил драматурга. 28 сентября 1938 г. Е.С. Булгакова с тревогой записала: «Включила радио: войска идут через Берлин в полной готовности. Гитлер объявил Чехии ультиматум. Значит, действительно война! Боже». Однако Франция и Великобритания возможной войне предпочли Мюнхенское соглашение с Германией и Италией, передающее Судеты Гитлеру в обмен на гарантии германского ненападения на Чехословакию. Соглашение было заключено ночью 30 сентября. 29 сентября британский премьер министр Невиль Чемберлен (1869–1940) прибыл в Мюнхен, поэтому 30 сентября 1938 г., еще не зная о Мюнхенском соглашении, Е.С. Булгакова очень точно предсказала в дневнике: «Видимо, Чехословакию поделят без вмешательства военной силы». После Мюнхена начинается скрытая переориентация советской внешней политики на временное сближение с Германией. Однако эта тенденция проводилась тайно, сделавшись явной только с заключением советско-германского пакта о ненападении 23 августа 1939 г. Тема Р. теряла свою актуальность, но ни