Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

целыми днями. Я загорел, забросил чтение, учение, стал совсем маленьким дикарем, живущим только природой. Любимым удовольствием моим и моих приятелей было забраться куда-нибудь в глубь парка или Забельского леса и лежать ничком на траве, что-нибудь друг другу рассказывая. Шумели столетние осокори[142], отражая свои листья в воде, плескалась красавица Белая в зеленых берегах, пахло глиной. Казалось, что так было всегда, так всегда будет. Но революция шла, и безучастным зрителем ее оставаться было нельзя. В один светлый день папа ушел из дому, его предупредили об аресте. Несчастный случай выдал его, и папа был арестован. Я сидел в столовой и что-то делал, когда вдруг пришел папа в сопровождении красноармейца – проститься, его увозили вверх по Белой заложником гор<ода> Уфы. С нашего двора было взято сразу 2 человека: Ауэрбах (впоследствии расстрелянный) и мой папа. Заложников посадили в баржу и пока что не увозили. Жены арестованных, в том числе моя мама, хлопотали о заложниках, выбиваясь из сил. Моя ненависть к большевикам к тому времени возросла до необыкновенных размеров. Я видел, как на улице били уже полумертвого прилично одетого человека; я видел, как толпа пьяных матросов издевалась над девушками и как они пристрелили что-то им сказавшего человека.

Тут произошел раскол среди моих товарищей. Один из них был братом коммуниста и сам, разумеется, коммунист, другие же – меньшевики (так у нас называли всех не коммунистов). Много споров было, много бросалось обвинений и той, и другой стороной. Жители поговаривали тихонько о приближающихся чехах, о расстрелах, которые происходят каждую ночь на городском кладбище. Папу увезли вверх по Белой на барже. Папин арест произвел на меня очень сильное впечатление, я даже плакал; конечно, потихоньку. Но жизнь сильна, и природа вновь захватила меня всего. Я просиживаю целыми днями на Белой, Дёме, Виденеевском озере, собираю с мальчишками кислянку и свербейку (кислянка – щавель, а свирбейка, кажется, научно называется свербига), гоняю и ловлю голубей.

А в городе между тем становилось неспокойно: по улицам проходили нестройные колонны красных солдат, батареи, кавалерия. За слободой начали рыть окопы; я ходил туда с моими товарищами любоваться на них. Масса всякого народа с кирками, лопатами, работали вовсю, подгоняемые бранью и шуточками дюжины красноармейцев. Раз я случайно попал под пули. Ловили какого-то контрреволюционера и вслед ему стали стрелять. Я отделался благополучно, но странное впечатление произвел на меня свист пуль; всякая опасность забывается, рождается какое-то возбуждение, даже веселье.

6 класс

Юноша (род. 13.VI.1903)

Мои воспоминания с 1917 года

Тысяча девятьсот семнадцатый и восемнадцатый годы сохранились в моей памяти только отрывками. Хотя и тогда уже нахлынула масса впечатлений благодаря революции, но все-таки нельзя сравнить эти два года с последующими годами моей жизни.

Очень ярок для меня 1919-й год. Уже в начале этого года, весной, я поступил в партизанский отряд. Безусловно, резкая перемена обстановки моей жизни сильно повлияла на меня. До того момента живший под опекой родителей, я вынужден был сам заботиться о себе. Особенно интересовала меня война. Теперь я уже имел в руках винтовку – я был солдат. До конца моих дней останется у меня, как и у каждого, служившего в армии, воспоминание о так называемом боевом крещении. Поступив в отряд, я первое время не был в боях. Из числа более развитых партизан была собрана пулеметная команда. В пулеметчики попал и я. Спустя несколько дней я уже был зачислен как первый номер пулеметчика при пулемете системы Кольта. Мое крещение произошло под моим родным городом, который мы пытались взять у большевиков. Наша команда находилась в тылу, когда из цепи, шедшей на большевистские укрепления, пришло известие, что левый фланг терпит большие потери. Атаман отряда, находившийся с нами, поскакал туда верхом. Через несколько минут он вернулся и стал искать охотников на какое-то дело. Оказалось, что левый фланг наших частей проходил близко от санитарных бараков. Между этими бараками была высокая башня, на которой стоял пулемет, наносивший потери нашей цепи. Атаман предложил желающему из нас пройти на левый фланг с пулеметом и сбить неприятеля. Я хотел увериться в своем умении стрелять из пулемета и отправился в назначенное место с двумя пулеметчиками.

Пройдя тысячи полторы шагов, мы сравнялись с цепью. Левый фланг лежал недвижимо на земле, боясь пошевельнуться. На всем протяжении сыпались пули, как с фронта, так и с левой стороны. Взглянув налево, я увидел башню, на которой беспрерывно трещал пулемет. Мы подползли почти на двести шагов к ней и, установив тело Кольта на треноге, открыли огонь. Сначала я только подавал ленту с патронами, но, когда был убит стрелявший солдат, мне пришлось взяться за ручку. Выпустив две ленты, я заметил, что на башне водворилось молчание. Враг был сбит. Цепь поднялась, и левый фланг первым ворвался в окопы. После короткого боя город был взят.

Я был очень рад, что помог своим в такой момент. Впечатлений в этот день было много. Впервые я стрелял и впервые слышал свист пуль вокруг себя.

С этого дня я стал понимать поведение солдат в бою, которое не могут понять люди, никогда не бывшие в рядах армии. Я был так ошеломлен всем, совершающимся вокруг меня: видом крови, стонами раненых, стрельбой и свистом пуль, что не думал о себе. В голове роилась только одна мысль – сбить неприятельский пулемет. Не раз приходилось мне участвовать в боях, но того, что я испытал в первом бою, я уже не чувствовал. С каждым днем я все спокойней и спокойней чувствовал себя, привыкая к окружающей обстановке. Из всех следующих мне помнится только бой на реке Збруч. В этом бою с обеих сторон была кавалерия. Это была потрясающая картина: две лавы всадников, скачущие во весь опор друг на друга. Обе стороны летели вперед, крича и махая над головами обнаженными шашками. Особенно мне нравилась наша конница, которая вся целиком состояла из старых кавалеристов, испытанных в боях. Как и всегда, они шли в бой совершенно спокойно. В центре лавы наряду со всеми ехал оркестр, игравший кавалерийский марш. Когда враги столкнулись, музыка умолкла. Произошла кровавая схватка. Атака длилась всего минут сорок, но после нее на поле осталось несколько сот трупов. Я как сейчас вижу перед собой ужасную картину. Под одним из солдат был убит конь, и он пустился бежать в сторону от стычки. Какой-то кавалерист настиг его и, взмахнув шашкой, снес ему го<лову>…

Юноша (род. 20.IV.1906)

Мои воспоминания