Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918—1920 гг. Впечатления и мысли члена Омского правительства - Георгий Константинович Гинс

к такому объединенному представительству, предложив русским посланникам и послам в европейских государствах съехаться в Париж для совместных выступлений. Послы оставались единственной реликвией прежней единой России.

Главной ценностью предложения Ключникова было то, что он отрицал возможность отдельных делегаций от различных правительств, устраняя демонстрацию раздробленности России и взаимной неприязненности отдельных ее частей. Нужно было, однако, сделать также невозможной и демонстрацию внутренней партийной междоусобицы.

Послы, представители официальной России, не могли сами по себе рассчитывать на признание их выразителями настроений и надежд России революционной. Париж легко восполнил этот недостаток. В этой мировой столице сосредоточились в то время люди различных партий и классов. Тут были и типичные представители русской буржуазии: Путилов, Каминка, Коновалов, и бюрократы, вроде Сазонова и Извольского, и русские интеллигентные общественники различных оттенков – из земско-дворянских кругов: князь Львов, Родзянко, и из народников: Чайковский, Титов и другие.

Русский посол во Франции Маклаков особенно ратовал за объединение представителей правых и левых течений в целях совместной борьбы за национальные интересы; он указывал одновременно, что натиск социалистических элементов в Париже становится очень чувствительным. Грозила новая опасность. Раскол русской общественности мог оказаться роковым в деле защиты национальных интересов. В Париже ожидались Авксентьев, Зензинов, Роговский. Что скажут они?

Интервью Авксентьева

Близость Авксентьева, Зензинова и Роговского к деятелям Самары и Уфы, их партийная зависимость от Чернова, извинительные письма, оправдывающие временное перемирие с омскими «реакционерами», полная бездеятельность в момент выступления Чернова с его грамотой – все это было достаточным материалом для суда над свергнутыми членами Директории. И будь на месте адмирала Колчака власть того же Чернова, она не замедлила бы заключить подобных своих противников в тюрьму.

Чрезвычайный военный суд по делу полковника Волкова и других виновников переворота постановил довести до сведения министра юстиции, как и генерал-прокурора, что из показаний допрошенных на суде свидетелей и представленных к делу документов видно, что в деятельности членов Центрального комитета партии социалистов-революционеров усматриваются признаки уголовно наказуемых деяний.

Однако адмирал Колчак не только не позволил возбудить уголовное дело против бывших членов Директории и товарища министра внутренних дел Роговского, но охотно принял все меры к безопасному проезду их за границу и снабдил каждого достаточной суммой (50 тысяч рублей, то есть, по тогдашнему курсу, около 7 тысяч иен) на покрытие расходов до приискания заработков. Аргунову, как семейному человеку, было выдано даже больше – 75 тысяч рублей.

Казалось, от всех этих лиц можно было ожидать, что они, каково бы ни было их отношение к новой форме власти, не будут подрывать ее авторитета за границей, препятствуя успеху борьбы с большевиками. Однако ожидания эти не оправдались.

Прибыв в Китай, Авксентьев стал давать интервью, в которых характеризовал адмирала Колчака как диктатора «старого типа», который вернет страну к строгому абсолютизму прежних времен, Вологодского называл пешкой в руках оппортунистов (об этом он почему-то не говорил на Уфимском совещании, когда Вологодского избирали в Директорию), а омских министров, которых он сам приглашал в состав правительства, Авксентьев расписал как en canaille[92], как самых низкопробных авантюристов. Так поддерживался престиж власти, боровшейся против большевизма в самых тяжелых условиях.

На инсинуации Авксентьева правительство ответило сообщением, объяснявшим причины переворота 18 ноября, и резюмировало их так: «Директория пала не от реакционных замыслов. Ее погубила антигосударственная политика партии социалистов-революционеров». Но плохая молва пошла, и рассеять ее было нелегко. Это составляло одну из труднейших обязанностей Министерства иностранных дел.

Уход Ключникова

Молодой дипломат Сукин очень скоро почувствовал себя в Омске как рыба в воде. Он стал своим человеком в Ставке, постоянно бывал у адмирала и фактически вел все переговоры с союзными представителями, вытесняя влияние управлявшего министерством Ключникова. Последний вынужден был свести свою работу главным образом к подготовке материалов для Версальской конференции. Надежда на участие в ней России не покидала омскую власть, и Ключников, как по личным настроениям, так и под влиянием ложности своего положения, стал стремиться в Париж.

Вопрос о своей командировке он поставил ультимативно. Совет министров почти единодушно решил отказать в командировке ему как министру иностранных дел. В решении этом играла роль предшествовавшая агитация в пользу замены Ключникова Сукиным, но главным мотивом было сознание чрезвычайной ответственности подобной командировки в момент заключения мира и неавторитетности Ключникова для представительства в качестве российского министра иностранных дел, хотя бы по названию.

Он подал в отставку.

Министерство иностранных дел принял во временное управление П.В. Вологодский, который сделал это под условием, что я буду его товарищем. Я, со своей стороны, высказался в пользу привлечения Сукина. Вологодский, всегда чуткий к людям, был против этого, но я считал невозможным справиться с задачами министерства при отсутствии опытного технически лица и убедил Вологодского провести и Сукина в товарищи министра.

Каковы были в этот момент задачи ведомства? Одна определялась текущими потребностями. Приезжали иностранцы, говорили о помощи, но никакого плана, никакой определенности в их действиях не было. Нужно было переговорить с ними о работе по восстановлению транспорта, об охране железных дорог, нужно было выяснить роль Жанена, урегулировать вопрос о положении поляков, сербов и др. Эти вопросы были поручены Сукину.

Другой задачей было установление общего направления внешней политики как в связи с мирной конференцией, так и для внесения ясности в дальневосточные отношения. Эту задачу я попробовал взять на себя. Но, заранее зная, что Омск сам по себе с ней справиться не может, я предложил Совету министров просить Сазонова принять на себя общее руководство ведомством, оставаясь в Париже.

Задание демократичности

Представительство ведомства иностранных дел в Совете министров было возложено на меня, и, как фактически управляющий министерством, отдавая дань традиции, связанной со вступлением в новую должность, я дал интервью «о современной дипломатии».

Главные мысли этого интервью таковы: наши дипломатические успехи зависят сейчас меньше всего от искусства дипломатических переговоров. Первый наш дипломат – армия.

«Благожелательное отношение союзников к России не подлежит сомнению, но им нужны доказательства прочности создавшегося порядка, вне которой их помощь была бы напрасной».

Второй по значению дипломат – это общественная солидарность. Партийные раздоры, внутренняя рознь обессиливают власть. Правительство, не объединяющее вокруг себя широких кругов населения, не может иметь и международного успеха.

«Иностранные державы ищут устойчивой власти, опирающейся на общественную поддержку, и они эту власть находят». Мы стоим на пути к гражданскому миру, у нас нарождается и второй дипломат – общественная солидарность.

Третий дипломат – это могущественная печать. Она выражает настроения и чаяния народа. В ней не может и не должно быть одного мнения по вопросам