Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918—1920 гг. Впечатления и мысли члена Омского правительства - Георгий Константинович Гинс

Устругова и Сукина относительно сущности намеченного проекта совместного с союзниками управления дорогами присутствовавшие высокие комиссары заявили, что они, не входя в детали проекта, охотно протелеграфируют своим правительствам о выслушанных ими пожеланиях.

Заседание закрылось. Вопрос, казалось, сдвинулся с мертвой точки. Разрешение его пришло, однако, только в марте.

Признание

Какой бы вопрос из области отношений с союзниками ни приходилось затрагивать, всегда возникал вопрос о признании. Организуется, например, союзная помощь железнодорожному транспорту – кто же назначит генерал-директора? Омское правительство не может, потому что оно не признано, союзные правительства не могут, потому что они не распоряжаются в России.

Когда же разрешался вопрос о командовании, то опять-таки было неизвестно, как произойдет назначение генералов Жанена и Нокса и какое место будет отведено маршалу Отани, потому что Омское правительство было пассивной стороной, а активных было слишком много, и ни одна не знала, которая старше.

Мелькала мысль, не лучше ли будет перенести решение важнейших вопросов в Париж, где уполномоченные представители держав, съехавшиеся на мирную конференцию, могли бы, казалось, легче сговориться между собою, чем представители в Сибири, сами участвовавшие в ее политической жизни и нередко конкурировавшие между собой.

Но в это время Париж решил уже русский вопрос…

Принцевы острова[94]

– Господа, ведь это – предложение мира с большевиками! – сказал адмирал, читая только что принятое радио[95].

– Быть не может! Это, вероятно, недоразумение. Я думаю, что предлагается собраться только представителям антибольшевистских сил.

– Нет, предложение, безусловно, относится и к большевикам.

Такая беседа происходила у адмирала 25 января во время очередного доклада по Министерству иностранных дел, как раз после получения знаменитого радио о Принцевых островах.

Толкование адмирала оказалось правильным. Представители союзников в Омске сами были поражены и неожиданностью, и бестактностью предложения. Собраться вместе с большевиками, и как равные с равными, в то время как большевики всем нам представлялись уголовными преступниками, убийцами и изменниками, – такое предложение было до боли обидно и непонятно.

В воскресенье 26 января 1919 года адмирал принял у себя высоких комиссаров Франции и Великобритании. Присутствовали на приеме Сукин и я.

Реньо со свойственной ему выдержкой выразил адмиралу предположение, что конференция на Принцевых островах задумана для того, чтобы испытать большевиков и после демонстрации их непримиримости создать основание для широкой помощи в борьбе с ними. Он просил адмирала до получения подробных разъяснений из Парижа не отказываться решительно от сделанного предложения. К этому присоединился и сэр Чарльз Эллиот, который просил адмирала сообщить ему, как он предполагает откликнуться на сделанное предложение.

Адмирал ответил, что он не считает полученное радио предложением, и так как оно неясно по содержанию, ввиду некоторых искажений, то он вовсе не будет на него отвечать. Он сделает только одно: отдаст приказ по войскам, что разговоры о перемирии с большевиками распространяются врагами России и что он готовится к наступлению. Это будет не ответ правительства, а приказ Главнокомандующего.

На этом и разошлись.

Помнится, провожая Реньо, я указал ему еще на то, что если бы переговоры осуществились, то неизбежный крах их повлек бы в Европейской России еще больший террор со стороны большевиков по отношению к «контрреволюционерам».

– Что вы скажете об этих союзниках? – мрачно заметил адмирал после отъезда Реньо и Эллиота.

Вечером я лежал в постели с высокой температурой, как оказалось, в сыпном тифе, но и в постели я продолжал думать о Принцевых островах и диктовал одному омскому общественному деятелю свои мысли относительно желательности конференции в целях объединения всех противобольшевистских сил. Такая конференция превратилась бы в суд над большевиками и обеспечила бы солидарность всех создавшихся правительств, которые могли бы помочь в дальнейшей борьбе. В этом я видел полезную сторону конференции. Но через день я уже потерял сознание и свыше двух недель находился в бреду.

Когда в конце февраля я встал на ноги, вопрос о конференции был исчерпан.

Она была сорвана единодушным протестом всех национальных центров, единодушно же поддержанным печатью всех направлений. В Совете министров не был поднят вопрос о конференции антибольшевистских правительств для солидаризации их в борьбе; в нем раздался, однако, одинокий голос одного скептика, который не верил в успех борьбы и который и позднее предлагал помириться с Москвой и разграничиться. «Пусть каждая сторона живет и творит по-своему», – часто говаривал он.

Смысл союзного решения

Мы боролись за великую и единую Россию.

Нам предложили сойтись на Принцевых островах и договориться о сожительстве разрозненных частей, не исключая и большевистской Москвы.

Идея великой России могла еще допустить сомнительное существование некоторых отделившихся от нее окраин, но расчленение самой России и идея ее единства находились в глубоком противоречии, а между тем предложение союзников как будто признавало это возможным.

Грозное предостережение видел я в этом парижском решении. Не отрицательный ли это ответ на нашу декларацию по поводу окончания войны, на нашу надежду, что союзники не покинут Россию в состоянии анархии, потому что это опасно для всего мира?

На кого же оставалось тогда надеяться?

В России еще было чехословацкое войско, родственное по крови, близкое по интересам. Оно уже ушло на отдых. Пусть, думали мы, наберется сил. В нужный момент оно подымется. Союзники обеспечивают ему отдых и возвращение на родину – оно обеспечит нам победу.

«По дороге чести»

Ничего не достигший генерал Стефанек в это время уже выехал из Сибири. Он оставил политическим представителем Богдана Павлу, раскассировал Национальный совет (русское отделение), который занимался политическими интригами, но не добился главного, чего хотел, – не поднял упавшего настроения войска.

Из Шанхая Стефанек прислал Павлу следующую телеграмму: «Я еду туда, где требуется мое присутствие. Я буду стараться, чтобы ни одна капля нашей крови, пота и наших слез не была пролита даром, и свое обещание выполню. Я наблюдал наших соколов на фронте и, видя их усталость, прочувствовал их страдания, но я вынес уверенность, что они выдержат, как выдержал чехословацкий народ в целом. Передайте им, чтобы они были верны себе, своему хорошему прошлому и чтобы они не забывали, что только по дороге чести они вернутся в свободную, счастливую и дорогую нашу родину».

Глава 14

Успехи

Тяжело пришлось Верховному правителю в первый месяц его власти. Он был солдат душой и целиком отдавал себя солдатскому делу. Каждый день объезжал он казармы, где встречали его необутые, полураздетые части осеннего призыва. Надежда и опора власти, эти солдаты были в плачевном состоянии. Плохи были и казармы. Во многих из них не было печей, почти все были