Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - Вильгельм фон Штернбург

до отрогов Северного Кавказа и останавливаются перед Сталинградом. У берегов Волги в окружение попадает 6-я армия. Фельдмаршалу Монтгомери удается нанести поражение танковому корпусу Роммеля, изготовившемуся к штурму Каира и к вторжению в Палестину. В течение нескольких дней, начиная с 8 ноября, дивизии союзных войск высаживаются на берегах Марокко и Алжира. Немецкие части оккупируют вишистскую часть Франции.

Америка поначалу лишь наблюдает за экспансией Японии в Азии, где капитулирует Сингапур, сдаются Ява и Филиппины, складывает оружие Бирма. Военные действия в Европе расцениваются Рузвельтом как второстепенные, что приводит к серьезным конфликтам между союзниками. Сталин требует открытия второго фронта в Европе, американцы относятся к этому сдержанно: военное производство у них только лишь набирает обороты, а наступление японцев кажется им гораздо более серьезной угрозой, чем ударная мощь немецких дивизий. Меж тем к концу 1942 года Вторая мировая война достигает своего апогея, и начинается то долгое отступление немецких армий, которое закончится только в апреле 1945 года — в десятке метров от бункера «фюрера» в Берлине.

Западное побережье Штатов — невдалеке от тихоокеанского театра военных действий. Для живущих в Калифорнии беженцев из вражеских государств наступают неприятные времена. Ночью им запрещено выходить на улицу. «Распоряжение генерал-лейтенанта Де Витта. Curfew[65] с 8 часов вечера до 6 утра для яп., итал., германских подданных. Сидеть дома. Днем не удаляться от него более чем на 5 миль», — с горечью записывает Ремарк в дневник в конце марта 1942 года. «Как сужается мир — когда-то от горизонта до горизонта — потом без Германии — без Австрии — без Италии — Швейцарии — Европы — потом без Мексики — одна лишь Америка — потом еще труднее; поездки только с разрешения — и вот пять миль в Голливуде... Завтра, возможно, — в концлагере, и тогда — 5 миль покажутся целым миром!»

Непоседа и полуночник, Ремарк воспринимает ограничение своего жизненного пространства как катастрофу. Вынужденный проводить ночи в маленьком гостиничном номере («моя тюрьма»), он начинает жаловаться на плохой сон, шум по утрам, подавленное состояние, которое к тому же все усиливается. «Где мы умрем». Пребывая от заката до рассвета в заточении, он пытается читать — Хемингуэя, Фолкнера, Мальро, Сомерсета Моэма, снова и снова Ницше — и заставить себя работать. «Решил снова взяться за Равика. Дать его шире, субъективнее. Как человека с его проблемами». Он нанимает секретаршу, «чтобы немного взбодрить себя», но уже через пару дней сетует, что делать ей, по сути, нечего. «Странное существование в эти недели — изолирован, предоставлен самому себе, отсутствую, читаю, неспокоен, почти без всякой связи с внешним миром, который скользит мимо, чужой, стеклянный... Сам же я тихо чего-то жду».

Элегического в этом не так уж и много. По-прежнему сплошная череда вечеринок, у Бергнер или у актера Оскара Гомолки, где он, в дурном настроении, встречает Фейхтвангера («Смешон, когда напускает на себя важный вид»), Франца и Альму Верфель, Брехта, Томаса Манна («Убогое лицо») и часто напивается. Дело тогда порой доходит до словесной дуэли, бегства с раута и столкновения автомобилей, виновник которого, разумеется, под хмельком. «Верфель и его жена. Взбалмошная, светло-русая, брутальная баба, водку глушит. Довела до могилы Малера. Околдовала Гропиуса и Кокошку, но им, похоже, удалось от нее оторваться. Верфелю не удастся. Мы осушали бокал за бокалом. Посвистом подозвала Верфеля, как собаку, гордилась этим; а он и подошел. Меня это обозлило и, в сильном подпитии, я сказал ей правду в глаза». И все же именно дружба с четой Верфель будет особенно сердечной. «Посылаю Вам, из своих текучих сокровищ, бутылку русской водки, обернутую в цветы, как “синьку” бомбардировщика в договор о мире, — с глубочайшим почтением». Такие приветы с извинением он шлет после довольно беспардонных ночных выступлений не только Верфелям.

Он угрюм и чувствует недомогание. «Месяцами боли в сердце». Невралгия лица, мигрень, почечные колики. Беспокойно в груди, донимают воспоминания. «Хочется... любви. Был ею обделен. Может быть, с тех пор, как маленьким, двух- и трехлетним просился к матери на руки и находил их занятыми больным, старшим братом». Летом у него новый, короткий роман. На сей раз с танцовщицей Верой Зориной, женой известного хореографа Джорджа Баланчина. «Недолгая любовь в июне». Повстречает он однажды и Полетт Годдар и пошлет на сей раз поутру букет цветов.

Рефлексируя и пытаясь отвлечься, он тем не менее осторожно, с опаской начинает проявлять интерес к политике. В мае 1942-го Лизл Франк, жена писателя Бруно Франка, приходит с призывом «Европейского кинофонда» помочь эмигрантам, оказавшимся в США без средств к существованию. Воззвание адресовано видным представителям американской художественной интеллигенции. Ремарк подписывает его вместе с Лионом Фейхтвангером, Бруно Франком, Максом Хоркхаймером, Томасом Манном и Францем Верфелем. В сентябре того же года Чарлз Марч, один из друзей вице-президента Генри Уоллеса, приглашает его отобедать с ним. «Говорили о том, что мог бы я делать в Вашингтоне. Марч объяснил, каким они представляют себе новый порядок (в послевоенной Европе. — В. Ш.)...»

В декабре 1942-го Ремарк едет в американскую столицу, чтобы встретиться с вице-президентом Генри Уоллесом, который только что принял на себя в кабинете Рузвельта ответственность за перевод экономики страны на военные рельсы. Правительственные учреждения стремятся привлечь знаменитых деятелей немецкой культуры к пропагандистской кампании против Третьего рейха. С октября 1940-го по ноябрь 1945 года к немецким слушателям будет регулярно обращаться по радио Томас Манн, его речи вскоре приобретут широкую известность. Для выступлений перед американскими солдатами в Европу поедет Марлен Дитрих. Ремарк сдержанно реагирует на уговоры Уоллеса. Он не намерен поступаться своей независимостью. Правда, спустя два года он напишет для руководителей и сотрудников американской внешней разведки «Office of Strategic Services» (OSS) памятку под названием «Практическая воспитательная работа в Германии после войны».

Трудно сбросить нервное напряжение, когда действует комендантский час и рядом нет Пумы. Он откладывает в сторону рукопись о Равике, решает писать о чем-то совсем ином — и не делает этого.

Передав свою коллекцию произведений искусства Художественному музею округа Лос-Анджелес, Ремарк покидает в конце октября 1942 года Беверли-Хиллз и возвращается в Нью-Йорк. Его пристанищем вновь становится отель «Шерри Нидерленд». На восточном побережье ограничения в отношении мигрантов почти не ощущаются. Здесь можно дать переживаниям отстояться и, пожалуй, обрести покой.

Первый звонок — Наташе, «лучику света среди кукол и обезьян», и лишь потом он вешает на стену картину любимого Ван Гога. Написаны четыре главы «Триумфальной арки», но кризис не преодолен: «Пролистал “Трех товарищей”. Есть места откровенно слабые. Я