Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

всеми мирными средствами, оно превратилось в яблоко раздора, за который можно было легитимно бороться любыми средствами, за исключением насилия, не говоря уж о том, что (для все большего числа государств) оно стало делом, ради которого применение насилия тоже правомерно. Таким образом, арена мировой политики и словарь вооруженных конфликтов пополнились понятием и термином для вооруженной силы, которая с тех пор стала постоянным действующим лицом: национально-освободительное движение, которое ведет войну за национальное освобождение (в соответствии с популярным словоупотреблением).

С конца 50-х и примерно до начала 70-х годов эти слова и названия звучали повсюду, начиная с Алжирской войны (1954–1956 гг.), которая впервые ввела их в широкое употребление, и заканчивая обретением независимости Анголой и Мозамбиком (1974–1975 гг.) и Южной Родезией/Зимбабве (1980 г.). После завершения борьбы в этих южноафриканских странах из всего списка «вооруженных конфликтов против колониального господства и чужеземной оккупации и против расистских режимов», которые получили благословение ООН и на протяжении 60-х и 70-х годов притягивали к себе внимание центристской и левой общественности во всем мире, осталась незавершенной борьба намибийцев против ЮАР, «цветных» народов против системы апартеида в самой Южной Африке и палестинцев против Израиля. (По политическим причинам, получившим отражение в практике и законодательстве ООН, в этот остаток не были включены те, кто претендовал на статус борцов за освобождение Восточного Тимора, Западной Сахары, Курдистана, Азербайджана, Эритреи и пр.) Но в самих этих странах, номинально самоопределяющихся, так и не было урегулировано внутреннее положение, не был наведен порядок и не было достигнуто спокойствие, независимо от того, была ли получена самостоятельность путем вооруженной борьбы или, как в случае с большинством стран Британского Содружества, путем более или менее мирного перехода власти. Достижение суверенной независимости в целом не смогло положить конец военным действиям в странах, где независимость была достигнута. Во многих случаях оно только подстегнуло их.

В этой книге нет нужды углубляться в вопрос о том, в какой степени это положение сложилось (как утверждают одни) из-за жерновов колониального прошлого, оставшихся висеть на шее у этих стран, искусственности большинства государственных границ и искажающего давления неоимпериализма или же (как утверждают другие) из-за глупостей и преступлений правителей и революционных «партий авангарда», слабости и несостоятельности администраций, а также общей политической неопытности и некомпетентности. Каковы бы ни были причины, печальный факт состоит в том, что было очень мало новых «государств-наций», революционизировавших карту мира и Генеральную Ассамблею ООН, которые после обретения ими независимости не столкнулись с внутренним насилием в той или иной форме, в некоторых случаях приводившим в состояние первобытной анархии. Мир узнал, например, что такое военные coups d’etat[328], которые следуют за гражданскими распрями и зачастую, в свою очередь, провоцируют еще большие распри; восстания и гражданские войны, поддерживаемые вооруженными группировками, сопротивляющимися новому порядку, а иногда еще и внешними интересами, и в большинстве случаев подпитываемые тлеющей с незапамятных времен завистью, расовой ненавистью, религиозной неприязнью и (особенно в Африке и Юго-Восточной Азии) взаимной племенной и клановой враждой; гражданские войны, такие как в Нигерии и Пакистане в конце 60-х годов, в Эфиопии начиная с 70-х и в Судане начиная с 80-х. К этому перечню зол, с которыми столкнулись новые государства, можно добавить аналогичный перечень крахов социального порядка с аналогичными же последствиями в старых государствах – революции и контрреволюции, военные coups и хунты по всей Латинской Америке, гипернационалистические террористические повстанческие движения, подобные тем, которые действуют в Северной Ирландии и баскских районах Испании, непрекращающиеся гражданские войны, такие как в Колумбии, Перу, Гватемале (где они явно приобретают черты геноцида), на Филиппинах, в Афганистане, а совсем недавно – в Югославии, где распад страны сопровождался волной чудовищного насилия. Таков почти полный перечень основных типов и стилей вооруженных конфликтов, имеющих место в мире. Почти полный, хотя и не совсем.

Нам остается перечислить еще четыре грани современного конфликта, которые, по-видимому, составляют особые категории и относятся исключительно к нашему, послевоенному времени.

Во-первых, доступность оружия, причем не только старых видов, а сложного (хотя и не обязательно дорогого) современного оружия, такого как автоматы, бризантные взрывчатые вещества и мины. Хорошо управляемые, социально сплоченные и географически компактные государства с эффективной системой охраны порядка оказались в состоянии более или менее успешно сдерживать этот смертоносный поток, но другие, история или природа которых не столь благоприятны, попросту утонули в нем. Например, известно о том, что по всему миру рассеяны по меньшей мере пятьдесят миллионов автоматов Калашникова. Было даже выдвинуто предположение, что ни одна мыслимая мера международной помощи или интервенции не дала бы больше для наведения порядка, например, в Африке, чем предложение со стороны, например, некой комиссии, созданной при ООН, заплатить по пятьдесят долларов США за каждый сданный «калашников» (сумма, смехотворная где-нибудь в штате Миссури, но она может оказаться привлекательной в Мозамбике). Я считаю весьма значительным тот факт, что, когда я в начале 90-х годов работал над первым вариантом этого абзаца, в течение одной недели я не менее четырех раз наткнулся в газетах и в телевизионных новостях на упоминание о вспышках этой смертоносной эпидемии: в ЮАР, Либерии, Панаме и Колумбии. Через несколько недель один мой коллега, который знает намного больше об Азии, чем я, рассказал мне, что у борцов за независимость Кашмира есть гимн, озаглавленный словом «Калашников». Оружейное лобби постоянно рассказывает нам, что простое владение оружием не может превратить мужчину или (как современный опыт требует от нас добавить) мальчика в убийцу, но нет никакого сомнения, что там, где склонность убивать в силу многих причин является обычным явлением, доступность оружия способствует многократному росту случаев убийств.

Во-вторых, террор и терроризм, безусловно, добавили опасные зубья на клинок современного конфликта. Но не так-то просто определить, что именно представляет собой это дополнение. Эти слова часто неправильно понимают и злоупотребляют ими. Крик «Терроризм!» сам по себе может значить и очень много, и очень мало. Образцом реакции разумного человека на этот возглас могут служить слова Фрица Калсховена (который вдобавок является еще и выдающимся юристом), когда на форуме Американского общества юристов-международников в 1985 г. он сказал: «Я знаком с тем, как применяется этот термин полицией, средствами массовой информации или даже юристами в их публикациях, и нередко я могу довольно точно догадаться, какое впечатление хотел произвести тот, кто его использовал. Но сказанное вовсе не означает, что я смог бы связать этот термин с конкретным юридическим понятием»[329]. На деле слово «террорист!», как и слово «зверство!», стало охотно используемой общественными лидерами и манипуляторами стандартной реакцией на