Паустовский. Растворивший время - Олег Дмитриевич Трушин

И это была главная награда, ради которой стоило жить.

«Бог вам судья»

1957 год.

Сказать о том, что этот год, отмеченный в СССР запуском первого искусственного спутника Земли и проведением в Москве VI Всемирного фестиваля молодёжи и студентов, стал для Паустовского спокойным, нельзя.

19 мая Паустовский в группе писателей будет присутствовать на бывшей «дальней» даче Сталина в деревне Семёновское в Ступинском районе Московской области, где Н. С. Хрущёв в окружении членов политбюро, в числе которых будут Микоян, Ворошилов, Шепилов, Булганин, Каганович, будет принимать деятелей советского искусства, включая писателей.

Неформальность обстановки должна была сгладить острые углы, возникшие в свете последних событий, в том числе и во время встречи в ЦК 13 мая, на которой Константин Георгиевич также присутствовал.

Но уже сразу всё как-то пошло не так. Вскоре Хрущёв, подняв тему идейности в литературе, поддержав «лакировщиков» действительности, назвав их «неплохими ребятами», всей силой обрушился на альманах «Литературная Москва», обозвав одного из членов его редсовета, Маргариту Алигер, «идеологическим диверсантом и отрыжкой капиталистического Запада». В данном контексте сказанного в адрес известной поэтессы стоит понимать, что таковой «отрыжкой» были и все другие члены редсовета альманаха! И Паустовский в их числе!

Впоследствии Андрей Вознесенский, не присутствовавший на этой встрече, но осведомлённый о том, что на ней происходило, вспоминал:

«Мне рассказывали, как Н. С. Хрущёв топал ногами на тоненькую Алигер. Как крохотная старушка Шагинян ушла пешком с его дачи, выдернув из ушей слуховой аппарат, чтобы не слышать того, что премьер кричал ей вслед. Никто не посмел ей дать машину»{321}.

В какой-то момент ситуация с импульсивным Хрущёвым вообще вышла из-под контроля.

Никому из присутствовавших на встрече писателей сгладить ситуацию, которую распалил своим поведением Хрущёв, так и не удалось. Не были услышаны ни Федин, ни Сурков, ни Михалков…

Паустовский, как и все присутствовавшие, был просто, мягко говоря, ошпарен таким поведением генсека.

Под впечатлением прошедшего у Хрущёва «приёма» Паустовский напишет Федину 27 мая 1957 года:

«Костя, дорогой мой,

случилось так, что мне приходится отменить свой день рождения, о котором я говорил тебе в прошлое воскресенье на даче в Семёновском. Ситуация и внешняя, и внутренняя сложилась так, что не до праздников. Не до жиру – быть бы живу.

Сегодня вечером уезжаю в Тарусу.

Будь здоров, спокоен и не сердись на меня. Татьяна Алексеевна огорчена так же, как и я. Привет Нине, Саше и внукам. Татьяна Алексеевна кланяется. Обнимаю тебя.

Твой Коста»{322}.

Понятное дело, о каких торжествах по случаю дня рождения могла идти речь?! В свете такого «разноса» могло случиться всё, что угодно. И Паустовский, прошедший к этому времени непростую жизненную школу, не мог этого не понимать.

Пробыв в Тарусе всё лето, осенью Константин Георгиевич, следуя совету врачей, уедет в Ялту, где, по его признанию, ему так хорошо дышалось. Прогрессирующая болезнь, с которой уже нельзя было не считаться, будет не просто загонять в угол, но и «диктовать» условия жизни. И победой над этими «диктаторскими» условиями будет одно из немногих «лекарств» – Южный берег Крыма. Посетит он в этот раз и Абхазию.

Вернувшись из Крыма, он почти сразу же уедет в Тарусу, где пробудет до конца апреля 1958 года, почти совсем не появляясь в Москве.

Подготовка к изданию собрания сочинений в шести книгах подходило к концу. На завершающем этапе была и вторая часть «Золотой розы». Работа над пятой книгой «Повести о жизни» только начиналась, судьбу четвёртой книги ещё предстояло вершить. А также переписка и ответы на всякие просьбы издательств, что неизменно отнимало массу времени.

«Простите, – напишет Паустовский 23 августа 1958 года филологу Мире Геннадьевне Петровой, – что так долго не отвечал, – я погибаю под бременем переписки.

К сожалению, написать о Собинове я не могу, – мир певцов – особый мир, который я совсем не знаю. Но, главное, – у меня столько своей работы, что не переделаешь до конца жизни. Поэтому приходится отказываться. Простите. Сердечный привет»{323}.

Осенью 1958 года Паустовский будет дважды отправлять повесть «Время больших ожиданий» в «Новый мир», но она так и не будет опубликована на его страницах.

26 ноября 1958 года Твардовский, ознакомившись c правленым вариантом повести, весьма резко, в обличительно-назидательном тоне, с нотками глубоко засевшей в сердце личной неприязни ответил Паустовскому:

«…внесённые Вами исправления нимало не меняют общего духа, настроения и смысла вещи. По-прежнему в ней нет мотивов труда, борьбы и политики, по-прежнему в ней есть поэтическое одиночество, море и всяческие красоты природы, самоценность искусства, понимаемого очень, на наш взгляд, ограниченно, последние могикане старой и разные щелкопёры новой прессы. Одесса, взятая с анекдотически-экзотической стороны. <…>

И, главное, во всём – так сказать, пафос безответственного, в сущности, глубокоэгоистического “существовательства”, обывательской, простите, гордыни, коей плевать на “мировую историю” с высоты своего созерцательского, “надзвёздного” единения с вечностью. Сами того, может быть, не желая, Вы стремитесь литературно закрепить столь бедную биографию, биографию, на которой нет отпечатка большого времени, больших народных судеб, словом, всего того, что имеет непреходящую ценность»{324}.

В Тарусе у могилы Виктора Борисова-Мусатова: Иван Соколов-Микитов, Марианна Борисова-Мусатова (дочь художника), Константин Паустовский и неизвестный. 1950-е гг. Личный архив В. Г. Ускова

Дом Паустовского в Тарусе. Фото О. Д. Трушина

Конечно, исправление рукописи в том варианте, при котором была бы изменена вся «платформа» изложения, не могла устроить Паустовского. В письме Самуилу Алянскому от 8 декабря 1958 года он объяснит:

«Твардовский принял в “Новый мир” мою новую повесть (четвёртую книгу автобиографической повести – одесскую) со множеством комплиментов, но вчера я получил от него письмо с требованием такой переделки повести, что это равносильно, конечно, отказу…»{325}

7 декабря 1958 года Паустовский, находясь в Ялтинском доме творчества, отправит в редакцию «Нового мира» на имя Твардовского и заместителя главного редактора Александра Дементьева ответное письмо, в котором, попросив вернуть рукопись повести обратно, отметит:

«Я – старый писатель, и какая бы у меня ни была, по Вашим словам, “бедная биография”, которую я стремлюсь “литературно закрепить”, я, как и каждый советский человек, заслуживаю вежливого разговора,