Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

три сестренки должны еще учиться. О женитьбе я тогда не думал. Долгая война с 1914 года и холостяцкая жизнь глубоко вкоренились в мое существо, и казалось, что жена мне пока не нужна.

Но я тогда еще не знал, что красноармеец-работник, которого я спас от смерти, при нашем отходе из станицы забрал всех четырех рабочих лошадей, мажару, всю упряжь и уехал к себе, в Константиновскую станицу. И не вернул ничего.

Он «субботник», коренной житель станицы, но не казак, взятый нами в плен под селом Спицевка Ставропольской губернии. Его звали Соломон Пенков. Оказалось – он был активным большевиком в своей станице в 1918 году.

Но самое главное – мы не знали, что лошади и седла казаков подлежали сдаче Красной армии, а офицеры будут сосланы в тюрьмы и лагеря далеко на север от Кубани. Все это красные проведут продуманно и коварно. Для точности понимания плана красных привожу условия из последнего их ультиматума.

Ультиматум красных

«1. Все лица, которые производили без суда и следствия расстрелы, грабежи и насилия, а также офицерство, состоявшее на службе в рядах красной армии и добровольно перешедшее на сторону войск командования южной России – считаются уголовными преступниками.

2. Всем, добровольно сложившим оружие, гарантируется жизнь и свобода. Разрешается разъехаться по домам и всем казакам, гражданским лицам и беженцам. Генералам и офицерам предоставляется полная свобода, кроме [лиц] по пунктам 1 и 2 условий (пункт 2-й предварительных условий говорил: «искренне раскаявшимся в своем поступке и выразившим желание искупить вину перед революцией – поступление в ряды красной армии и принятие активного участия в борьбе с Польшей, посягнувшей на исконные русские территории». – Ф. Е.).

3. Инициаторам и руководителям восстаний свобода не гарантируется. Они подлежат или привлечению в трудовые батальоны, или заключению в концентрационные лагеря до конца Гражданской войны, и только в виде особой милости они могут быть допущены в ряды красной армии.

4. Все огнестрельное оружие подлежит к сдаче. Кинжалы, серебряные шашки и дедовское холодное оружие остается на руках, при условии круговой поруки, что это оружие не будет обращено против советской России.

5. Содействие возвращению на родину будет оказано, поскольку позволят разрушенные войною пути.

6. Все собственные вещи, деньги офицеров-казаков не подлежат отобранию, кроме приобретенных нелегальным путем.

7. На ответ дается двенадцать часов, считая срок с момента получения настоящих условий, после чего, при неполучении удовлетворительного ответа – военные действия будут возобновлены с удвоенной энергией. Ни в какие мирные переговоры представители командования тогда вступать не будут.

8. Условия будут считаться нарушенными, если хоть один человек, после получения условий перемирия, будет пропущен в Грузию или уедет в Крым.

9. Срок ответа не может быть изменен, согласно условий военно-революционного совета 9-й армии. Срок мирных переговоров кончается 2-го мая (19 апреля по ст. ст.) сего года в 4 часа 15 минут. К означенному сроку Вам надлежит дать определенный ответ.

Подписали: Начдив Егоров. Военком дивизии Сутин. 1920 г. 00 часов 40 минут».

Члены комиссии – полковник Дрейлинг, генерал Голубинцев и председатель Кубанского правительства Иванис – отказались ехать в Сочи к красным для подписания этого ультиматума, и Атаман Букретов поручил все сделать генералу Морозову.

Не вдаваясь в обсуждение пунктов этого ультиматума, должен сказать, что он не был известен ни казакам, ни офицерам. Его нам прочитал на военном совете полковник Дрейлинг. Прочитал и вложил в свой портфель. Он не был распространен между полками и за неимением времени, и за сумбурностью общего состояния. Одно надо сказать, что и на заседании военного совета, и в разговорах понималось – лошади и седла останутся у казаков, как их имущество, гарантированное «неприкосновенным» по пункту 6-му.

Мы тогда наивно думали, что всех нас отпустят по домам «для мирного труда» прямо из Туапсе – в свои станицы, к своим семьям, в свой отчий дом, что так дорого каждому человеку, а трудолюбивому казачеству – в особенности.

Странно было то, что Крым, то есть главнокомандующий генерал Врангель, словно забыл о Кубанской армии, переживавшей свои трагические дни на Черноморском побережье, у Адлера. Шел уже третий день, как армия была покинута Атаманом Букретовым, Кубанским правительством и некоторыми высшими генералами. В армии было полное безвластие, если не считать власти генерала Морозова, находившегося на фронте и уже в послушании красного командования.

Казалось бы – подай пароходы из Крыма с отозванными генералами Улагаем, Шкуро, Науменко, Бабиевым и Муравьевым, и все устремились бы к посадке, и ушли бы в Крым, в Батум, «к турку», хоть «к черту на рога», но только не сдаваться красным.

И напрасно говорили некоторые кубанские политические деятели, что «Кубанские казаки не поедут в Крым». Это было заблуждение.

Никому не известны затаенные мысли генерала Врангеля. Возможно, он не верил, что из Крыма можно дойти до Москвы и свергнуть там красную власть, и думал об эвакуации Крыма как неизбежности. Поэтому и не было необходимости усиливать армию в Крыму еще многими десятками тысяч с их семьями, брать нравственную за них ответственность и потом все же эвакуировать из Крыма в общем исходе.

Все это только догадки. Но остается фактом, что Кубанской армии, в самые трагические дни ее гибели, рука помощи из Крыма не последовала. И единственный генерал Шкуро сумел с а м прибыть с английскими судами к хутору Веселому и подобрать остатки своих соратников, около полутора тысяч человек.

При оставлении Кубани не только что любой рядовой казак, но и любой офицер мог остаться в любой станице и не уходить к Туапсе. К этому не было тогда ни принуждения воинской дисциплины, ни контроля. Просто казак или офицер не выехал в строй, а полки продолжали отступать на юг.

Следовательно, на Черноморское побережье ушли все добровольно и как непримиримые враги красных. И вот – их бросили. Так погибли вся сила и цвет Кубанского Войска.

В Новороссийске погрузились лишь кадры полков – Уманского полковника Гамалия и Запорожского полковника Рудько. Всего, после гибели Кубанской армии, в Крыму сгруппировалось чуть свыше 2 тысяч строевого Кубанского Казачества. И как в том же «Кубанском Календаре» сказано, что, если «в моменты наивысшего напряжения конца 1918 года численность Кубанских воинов доходила до 110 тысяч», в Крым ушло только 3 процента их.

Пусть историк разберется – кто виноват в этом?

В заграничной казачьей печати появлялись разные небылицы о тех трагических днях Кубанской армии. Писали, что были расстрелы некоторых офицеров. Этого не было. Расстреляли офицеров в Екатеринодаре в дни десанта на Кубань из Крыма, о