Беспокойные боги - Кристофер Руоккио

вспышки бомб прекратились, и все стихло. Когда мне показалось, что прошла первая секунда вечности, я поднялся, не обращая внимания ни на прилипший ко мне песок, ни на тела и новые языки пламени вокруг.

"Кассандра?" Я коснулся своего коммутатора, забыв о том, что он мертв. "Нима? Эдуард? Кассандра, ты меня слышишь?"

Разумеется, ничего не было. Никакого ответа, только тишина.

Я поднялся на ноги и стоял в оцепенении, покачиваясь. Когда я в последний раз ел? Пил? Должно быть, я немного поспал - хотя бы на мгновение, там, на песке. Небо на востоке покраснело от первых лучей дня.

Осколок того, что было Ушарой, лежал менее чем в полусотне шагов от того места, где я упал, повернув ко мне свое отполированное лицо. Я захромал к нему, мое колено при каждом шаге жаловалось на медленное угасание времени. В верхних слоях воздуха горели огни. Они были прекрасны. Скоро появятся молитвенные фонари, огни, вознесенные к небу, пока эти падали вниз.

Я добрался до осколка, осколка черного камня высотой в десять локтей и шириной с мои вытянутые руки. От его темной поверхности и от песка, насыпанного вокруг основания, вился дымок. Увидев его и свое отражение в его черной зеркальной поверхности, я понял, что до этого момента не представлял, насколько огромной была та штука в небе. Как будто упал корабль. Мое изображение двигалось в стекле, повторяя мои собственные движения по мере приближения. Я поднял руку, чтобы коснуться камня, но осторожность остановила мое продвижение. Я чувствовал тепло, все еще исходящее от вещества, как от камня, вынутого из огня.

Он был черным, как все, что я когда-либо видел, настолько черным, что поглощал свет. Я повернул голову, мое отражение двигалось вместе со мной. Без сомнения, это была та же субстанция, что и кости левиафана, которого я видел на Эуэ.

Кости бога.

 

ГЛАВА 28

ОКЕАН БЕЗМОЛВИЯ

Передо мной простиралась пустыня, бескрайняя и голая. Я оставил разрушенное посадочное поле позади, выбрался, прихрамывая, из-под обломков и кровавой бойни этой ночи и взобрался по наклонной дюне туда, где кости цетосколидов торчали из вздымающихся песков.

В Сабрату пришел розовый рассвет, и пустыня - тускло-серая при свете звезд - становилась светлее, превращаясь в белую при бледно-сероватом дне. Я едва мог вспомнить, когда был таким уставшим.

Все было кончено.

День обещал быть жарким, я уже чувствовал это и молился, чтобы мне не пришлось долго оставаться на поверхности. В лагере все еще оставались сьельсины, выжившие после битвы. Время от времени на поле внизу раздавались отдаленные выстрелы, сопровождаемые фиолетовым свистом плазмы.

Я опустился на землю у подножия одного из возвышающихся ребер и положил на колени рукоять своего незажженного меча. Дюна была невысокой, но это была самая высокая точка за западным краем лагеря, и с нее открывался вид на пустыню вокруг, а также на лагерь и Фанамхару за ним. С нее я мог видеть разрушение Ушары.

Это было похоже на падение могучей башни или крушение корабля на землю.

Осколки инопланетного камня - некоторые сотни футов в поперечнике и изогнутые, как отброшенные когти какого-то неизмеримого гиганта, - лежали по всей территории лагеря, от посадочного поля до автопарка, на расстоянии более мили. Наблюдатель взяла энергию наших кораблей и использовала ее для восстановления своей силы и формы. Женщина-существо, с которой я столкнулся в пантеоне, была лишь тенью, слабой рябью, предвещавшей приливную волну, обрушившуюся на Сабрату.

Я читал документы "Гномона", отчеты о работе проекта "Персей" на Наири. Воздействие электромагнитного импульса достаточной силы на энергетический паттерн Наблюдателя нарушало работу энергий, составлявших то, что считалось телом существа. Его энергия рассеивалась или переходила в более низкое состояние, конденсируясь в темную, тяжелую барионную субстанцию, которая усеивала мир внизу.

Это должно было быть уничтожено. Все, и Фанамхара вместе с ним. Ни единого кусочка не могло остаться, чтобы попасть не в те руки.

И все они были не в тех руках.

Какая-то искра чудовища, Миуданара, осталась в костях на Эуэ. Не могло ли тогда случиться так, что в глубине этих новых костей еще сохранилась частица Ушары?

Я прислонил голову к прохладному костяному столбу у себя за спиной. Как я жаждал прохладной воды! Как хотелось спать! И все же я знал, что не могу этого сделать, знал, что мои труды еще не окончены. Ленты золотого пламени царапали небо, истекая черным дымом на фоне первых лучей дня. Конечно, пройдет совсем немного времени, прежде чем спустится флот Халла. Гастону и тому, что осталось от его гарнизона и защитников АПСИДЫ, придется усмирять оставшихся сьельсинов.

Все они будут убиты.

На песках возникнет великое пламя. Нечеловеческие тела будут свалены в кучу, как хворост. Пропитанные ракетным топливом. Сожжены. К нашим собственным мертвецам отнеслись бы с большим почтением. Их сожгут в своё время, доставив на станцию Маркова или в Уильямтаун, кремируют с соблюдением всех церемоний. Священник произнесет литанию, зажгут фонари. Семьи местных жителей получат их прах. Семьям жителей других миров отправят письмо и два обычных хурасама.

Одинокая фигура заметила меня и двинулась от края лагеря.

Это был один из сьельсинов. Существо выглядело сюрреалистичным в ясном утреннем свете. Такие существа принадлежали ночи, глубокой ночи, которая лежит под землей, и еще более глубокой ночи, которая лежит за пределами неба.

У меня не осталось сил стоять, даже когда появились еще четверо таких же, как он, и последовали за ним. Увидев их, я понял то, что знал с тех пор, как увидел свое лицо, отраженное в костях Ушары, и повернулся, чтобы взобраться на этот холм.

Я проделал этот путь, чтобы умереть.

Я просто ждал - здесь, на вершине своей дюны, - прихода нового солнца.

Я сильно вспотел, потел уже долгое время, и дыхание мое стало тяжелым. Неужели я вдохнул слишком много яда Вайарту? Или это что-то другое? Какой-то эффект от моего поединка с самим Наблюдателем?

Это не имело значения.

Я не мог сражаться с пятью сьельсинами, не в моем состоянии.

Я бы умер на острие меча.

Но этому не суждено было случиться.

У сьельсина, возглавлявшего маленькую группу, был только один рог.

Рамантану несколько минут взбирался на холм и, обнаружив меня там, привалившегося к костям огромного кита, опустился на колени. "Ба-Аэта-до", - сказало оно, - "даратоло!"

Ты жив.

"И ты тоже", - кивнул я.

"На данный момент", - согласился капитан. "Твои люди убьют нас, если смогут".

"Они не смогут отличить