Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

— Не все голландцы занимаются арестами.

— А есть среди них хорошие?

— Есть. Ведь и у тебя есть плохие товарищи? Вот и голландцы бывают хорошие, бывают плохие.

Хасан улыбается, но тут же, спохватившись, спрашивает:

— Вы ведь военный?

— Да… Но твоего брата я не арестовывал.

— Где вы служите?

— Я начальник тюрьмы в переулке Тенгах.

Хасан в ужасе отступает назад и, приблизившись к Дарсоно, хватает его за руку, потом утыкается ему лицом в колени.

— Он наш враг! Враг! — шепчет мальчик в наступившей тишине и вдруг разражается плачем: — Мас! Он наш враг! Враг! Это он засудил брата Амана!

— Тише! Тише! — успокаивает малыша Дарсоно и обращается к начальнику тюрьмы: — Значит, вы нам не принесли никаких официальных сообщений? Помолчи, Хасан! — урезонивает Дарсоно мальчика.

— Нет, официальных сообщений я не принес.

— Странно. Почему же власти не сообщат семье, где содержится мас Сааман, на каком основании и все прочее как положено?

— Этого я не знаю. Это решают высшие инстанции, — виновато отвечает начальник тюрьмы.

— Очень странно. Сегодня, сударь, я прочел в газете, что Сааман приговорен к смертной казни Это верно?

— Да, — через силу отвечает ван Керлинг.

— Почему же семье не сообщили об этом?

— Не знаю, сударь, право, не знаю. Это деле администрации.

Тут в разговор вступает Патима:

— Будь вы в самом деле нам другом, вы давно пришли бы и рассказали нам всю правду.

— Да мы только сегодня с ним подружились, барышня, — отвечает начальник. — И то совершенно случайно. Я пошел узнать, почему один из заключенных поднял шум, и тут познакомился с господином Сааманом.

Начальник обводит взглядом комнату, достает из кармана два толстых конверта и бережно кладет на стол.

— По правилам арестантам не положено много писать, но я, как начальник тюрьмы, разрешил господину Сааману написать сколько он хочет и обещал собственноручно отнести его письма всем. Могу я узнать ваше имя? — обращается он к Дарсоно.

— И только-то? И после этого вы наш друг? — все еще недоверчиво спрашивает Хасан. Он отрывает голову, от колен Дарсоно и по-детски внимательно смотрит на посетителя.

— Выходит, что так, — смущенно отвечает тот.

— Только поэтому? — настаивает Хасан.

— Да.

— Только потому, что вы сделали такое маленькое хорошее дело? — продолжает Хасан с детской смелостью, переходящей в дерзость. Начальник молчит. — Я всегда отношу письма, когда меня кто-нибудь просит. А вот братец Аман — такой добрый, а его приговорили к смерти…

Ван Керлинг избегает отвечать ребенку. Он смотрит на маса Дарсоно и спрашивает:

— Могу я узнать ваше имя?

— Меня зовут Дарсоно, эту девушку — Патима, она сестра маса Саамана, это — Салами, тоже его сестра, а это — его брат Хасан, самый младший в семье.

— Меня зовут Карел ван Керлинг. А вы тоже доводитесь братом господину Сааману?

— Я его будущий зять.

— Вы здесь живете?

— В настоящее время — да.

— Кому же я должен вручить эти письма?

— Лучше всего, если их приму у вас я, — сдержанно говорит Дарсоно, подходя к начальнику.

Начальник тюрьмы вопросительно смотрит на Патиму. Она кивает головой.

— Это «Семье Амилы», — читает он подпись на конверте и передает его Дарсоно. — А это… это… «Дорогой Зайнаб».

— Зайнаб? — Дарсоно смотрит на Патиму. — Кто эта Зайнаб? Ты ее знаешь?

— Конечно, знаю. Это же невеста брата Амана, я хотела сказать, бывшая невеста.

— Может быть, мне самому передать письмо госпоже Зайнаб, — колеблется начальник.

— Не надо! — протестует Патима. — У Зайнаб сегодня свадьба. И письмо это ей ни к чему. Отдайте его лучше нам.

Карел ван Керлинг, не раздумывая, отдает письмо и говорит:

— Я не читал этих писем, сударь! — Все молчат. — И не показывал в контрразведке. — Снова молчание. — Узнай об этом какой-нибудь осведомитель, меня бы сразу же посадили.

— Спасибо вам, сударь, — отвечает Дарсоно. — А вы не спрашивали, Сааман не хочет ли подавать на помилование?

Ван Керлинг опускает голову и чуть слышно отвечает:

— Я советовал ему подать прошение.

— А он что?

— Отказался. Наотрез отказался.

— Почему? Вы не знаете?

— Он сказал, что на его совести много грехов и потому казнь он встретит с радостью.

— Я так и думала, — говорит Патима, глядя на Дарсоно. Тот кивает в ответ.

— Я тоже думал о помиловании, — говорит Дарсоно. — Но родные маса Саамана сказали, что это низость — просить пощады у врагов. И я не посмел нарушить их волю.

Начальник смотрит на Патиму, восхищенный выражением ее глаз, и говорит:

— Впервые слышу, чтобы родные отказались подать прошение о помиловании.

Молчание. Начальник тюрьмы смотрит на мигающее пламя коптилки, не зная, что сказать. А мас Дарсоно, Патима, Салами и Хасан, рассматривая его, гадают, что будет дальше.

Неожиданно Хасан поднимается с места и громко спрашивает:

— Голландцы пришли к нам затем, чтобы убить моего брата?

Ван Керлинг вскидывает голову и долго смотрит на мальчика. В глазах начальника смятение. Он долго думает, потом как-то неуверенно отвечает:

— Не знаю.

— Но вы ведь сами голландец?

— Я индо, всего лишь индо.

— Вы тоже считаете, что братца Амана надо расстрелять?

Начальник хмурится — он в замешательстве.

— Не знаю, ничего не знаю, — бормочет он. В голосе его звучит отчаяние.

— На когда назначена казнь? — спрашивает Патима, с замиранием сердца ожидая ответа.

Начальник молчит, не решаясь ответить. Мас Дарсоно на миг закрывает глаза, а открыв их, видит ужас, застывший в глазах Патимы и Салами с Хасаном, так же, как и он, ожидающих ответа.

— Когда казнь? — снова спрашивает Патима.

— Неужели я должен ответить вам на этот вопрос? — утратив остатки своих душевных сил, спрашивает начальник. — Власти вас известят. Подождите.

— Ваши власти, сударь, никаких извещений не присылают.

Ван Керлинг молчит. Все взгляды устремлены на него.

— Когда же? — в третий раз задает вопрос Патима.

Ван Керлинг трет ладонями щеки, и вдруг у него вырывается:

— Завтра!

— Завтра? — в один голос восклицают все четверо.

— Да, завтра, таково желание господина Саамана.

После наступившего тягостного молчания Дарсоно в смятении спрашивает:

— Значит, завтра я должен забрать из тюрьмы его тело? Но у нас еще ничего не подготовлено.

— Похороны казненных берет на себя государство, — говорит начальник. — А если вы хотите забрать тело, нужно заплатить пошлину.

— Это гнусно! — восклицает Патима.

Начальник растерялся. Безудержно плачет Хасан, следом за ним начинает плакать и Салами. Мас Дарсоно не выдерживает: поднявшись, он подходит к двери глотнуть ночного воздуха, затем снова садится на лежак и спрашивает:

— Сколько же надо платить?

— Двести рупий.

— Вот это да!

— О Аллах, — причитает Патима. — Мало того, что они расстреляют моего брата, так им еще надо нас ограбить. Чтоб им сгинуть, этим проклятым голландцам, на нашей