Перекрестки судеб - Михаил Дёмин

«Если меня задержат где-нибудь в тайге, может получиться история скверная, – забеспокоился он, – алмазы для „Серых“ пропадут. И они сразу же во всем обвинят меня. А как я смогу оправдаться? Да и смогу ли? Успею ли? А „Серые“ шутить не любят. Их ангелы разыщут меня в любой тюрьме, всюду, – и тогда, пожалуй, уже некогда будет толковать. У „Серых“ все делается быстро… Значит, надо сейчас же, немедленно, приготовить записку с указанием места тайника и объяснением всех деталей!»

Заячья Губа положил зажженный фонарик наземь – лампой к себе. И торопливо стал рыться в карманах, ища хоть какой-нибудь клочок бумаги. Но бумаги не было. Было много всякого другого хлама: патроны, мелкие монеты, обрывок шпагата, огрызок карандаша.

В руки ему попалась полупустая, смятая пачка папирос. И поначалу он не обратил на нее внимания. Но потом опять достал – повертел в пальцах… И обрадовался: «Чего же я, дурак, ищу? Бумага – вот она!»

Он оторвал от пачки узкую полоску. Разровнял ее, разгладил. И, положив на плоский осколок гранита, начал писать.

Заячья Губа писал и одновременно думал о том, кому же отдать эту записку? Козлу? Ох, нет, нельзя… Когда-то он вместе с Козлом провел два года в лагере на Печоре. И сумел неплохо изучить его характер… Козел был суетен, жаден, хитер – это Николай отлично знал. И понимал, что тот, в случае надобности, может пойти на любую подлость. Другое дело – Игорь Беляевский!

В общем-то, Игорь тоже не очень нравился Заячьей Губе. Парень этот разыгрывал из себя аристократа, гордился своей верностью полузабытым, ветхим, никому давно не нужным традициям. И поэтому выглядел нелепым, смешным… Но все же Николай понимал, что Интеллигент – единственный, на кого сейчас можно положиться. Он человек слова, этот Игорь! Он не подведет, не предаст. И лучшей кандидатуры, конечно же, в данный момент не сыскать.

Кончив писать, Заячья Губа скатал бумажку в тугой шарик – величиною с боб. Подкинул на ладони. И улыбнулся удовлетворенно: получилось хорошо. Такой шарик спрятать не трудно. И уж Интеллигента-то не надо учить, как прятать. Он же старый уркаган. Он знает дело!

Но тут же им опять овладели тревожные мысли. Черт возьми, а как же теперь отыскать Интеллигента? Где он может находиться? На работе? Или же дома, в поселке? Или, может, у этой толстухи, у своей любовницы? Да и отыскать-то еще полдела. Главная проблема: благополучно миновать милицейские посты!

И все-таки он был оптимистом – Николай. Он всегда верил в себя, в свою удачу. И, побарывая беспокойство, подумал: «Ничего, как-нибудь вывернусь… Фортуна меня любит. И если мне всегда выпадала счастливая карта – почему бы ей не выпасть еще раз?»

И так он был увлечен своими мыслями, так высоко в них занесся, что не сразу услышал звук приближающихся шагов.

Шаги приблизились. Заскрипел под подошвами гравий. Заячья Губа встрепенулся, поднял голову. И увидел чей-то черный силуэт.

Силуэт этот четко вырисовывался в овальном отверстии входа; там, снаружи, мгла уже поредела. Начинался медленный, мутный рассвет…

Николай потянулся было к поясу – к револьверу. Но странный пришелец сказал сейчас же:

– Тихо, Коля, не шевелись! Я стреляю без промаха. Да ведь ты и сам знаешь.

– Но кто ты такой? – побелевшими губами выговорил Николай. – Погоди, погоди… – Он вытянул шею, всматриваясь. И ахнул изумленно: – Степан?

– Однако, я, – сказал, усмехаясь, рябой якут.

– Ты что здесь делаешь? Зачем пришел?

– За тобой.

– За мной? Ты разве знал, что я – здесь?

– Ну да. Я ведь за тобой давно наблюдаю. Все время наблюдаю… Еще с тех самых пор, когда ты – помнишь? – сжег секретный пакет. Ты что ж тогда думал: я поверю?..

– Но чего ты хочешь?

– Алмазы, Коля. Алмазы! Ты где их прячешь?

– Какие алмазы? Ничего не понимаю…

Заячья Губа попытался изобразить недоумение, досаду, растерянность. Но якут перебил его:

– Не хитри! Говори правду! Учти, я знаю, чем ты занимался все последнее время.

– Откуда ты знаешь?

– Мне твой дружок, Сергей, все рассказал!

– Сергей?

– Ну да. Помнишь его? Или ты, может, уже позабыл? Ты ведь своих друзей забываешь легко…

– Погоди, так это ты, значит, встречался с ним тогда – на Холме Пляшущего? – изумленно пробормотал Николай. – Вот, значит, как все было… Почему же я, дурак, об этом сразу не подумал?

Слова Степана потрясли Заячью Губу. Наконец-то приоткрылась завеса над давней, мрачной тайной, – тайной, интриговавшей всех в округе и постоянно мучившей его самого… Все разъяснилось. И оказалось на редкость простым!

– Ах, я дурак, – повторил он, – но объясни еще вот что… Как же это Серега тебе рассказал о наших делах? Он что, раскололся сам, добровольно?

– Он же был сильно пьяный, напуганный. И крепко на тебя обижался! А я его обогрел, угостил чайком…

– Та-ак. – Николай покивал, припоминая давние события. – Да, да, да… Но погоди. Еще вопрос! Зачем же ты все-таки задушил Серегу? Он был парень безвредный.

– А как бы я мог его отпустить? Если бы он вернулся в барак, он рассказал бы о нашей встрече. И вы потом стали бы сами за мной охотиться… Не-ет, Коля, я не дурнее тебя. У вас, у русских, есть одна хорошая блатная поговорка… Да ведь я впервые от тебя ее услышал!

– Какая поговорка? – уныло спросил Николай. – Их у нас много.

– На хитрую жопу всегда найдется член с винтом!

– Что ж, сказано неплохо, но…

– Ты не отвиливай! Говори: где алмазы? Хитрить со мной, учти, бесполезно. И – да, покажи-ка, что это ты там держишь в руке?

Во все время этого разговора Заячья Губа прятал бумажный шарик в ладони. Теперь же он понял, что хитрить действительно бесполезно. Проклятый якут все видел, все подмечал.

– А ну, разожми кулак! – Якут угрожающе вскинул карабин. – Покажи!

И тогда, разжав кулак, Николай ловко бросил шарик в рот. С усилием проглотил его. И нагло рассмеялся в лицо якуту.

– Ты что это съел? – спросил подозрительно Степан. – Камень?

– Да нет, кое-что поважнее, – небрежно сказал Заячья Губа, – пожалуй, самое важное.

«Ах ты, паскуда, – подумал он, – рябая морда! Ты, конечно, обыграл меня. Но не полностью, не до конца… Нет, не до конца!»

Однако додумать эту мысль он не успел. Якут подступил к нему вплотную и коротко, резко ударил его по лицу тяжелым, окованным медью прикладом карабина.

И от