Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов

Затем он позвал секретаря Герсона и попросил срочно подготовить настойчивое письмо в Совнарком по поводу обеспечения:

– Прямо так вот и напишите: «Принимая во внимание всю важность и ответственность работы в войсках и органах ВЧК, особенно при несении ими службы по охране границ, по борьбе с бандитизмом, шпионажем, контрреволюцией, и учитывая нахождение их в беспрерывной боевой обстановке…» И ещё добавьте что-нибудь такое: «…при таковых условиях они легко могут поддаться подкупам, как со стороны контрабандистов, шпионов, так и разных дипломатических и торговых миссий, кои для достижения своих целей не считаются с материальными средствами, готовы пойти на все лишь бы добиться намеченного плана». Ну и дальше – «необходимо перейти к строго плановому снабжению войск и органов ВЧК, чтобы они не удовлетворялись и не пополнялись случайными поступлениями». Госснабжение нигде не должно быть фикцией. Тогда можно бороться и с разложением, и сокращать штаты, и подбирать лучших.

Когда Герсон уже двинулся было к двери, Феликс добавил:

– Кстати, и вот это заберите. Я там всё написал. – Дзержинский указал на солидную коробку, стоящую у стола. – И ещё передайте Ягоде. Пусть даст распоряжение кому следует об удалении из всех помещений ВЧК всякой излишней мебели и живописи. У нас не музей и не дом свиданий!

На вынесенной из кабинета коробке лежал лист, адресованный председателю Азербайджанской ЧК Хапуалову:

«Уважаемый товарищ! Благодарю Вас за память.

Посылку Вашу я передал в Санитарный отдел для больных. Должен Вам, однако, как товарищу, сообщить, что не следует Вам, как предчека и коммунисту, ни мне и никому бы другому посылать такие подарки. С товарищеским приветом. Ф. Дзержинский».

Вроде бы простенькое и незатейливое письмо этого Кудрявцева неожиданно заставило Феликса задуматься о многом… «И я больше принесу пользы государству дома чем здесь…» А ведь и впрямь. Война закончилась. Стоит подумать о сокращении кадров, о том, чтобы направить часть ранее мобилизованных бойцов «домой». Растить хлеб, растить детей, строить заводы и фабрики, налаживать транспорт.

Возвращаясь к себе, как обычно, поздним вечером, он неподалеку от Кремля попросил своего бессменного водителя Тихомолова остановиться. Утром Феликс видел, что на этой улице идут строительные работы и в специальных больших котлах варят асфальт. А теперь в них, уже приостывших, заметил прячущихся беспризорников. Сколько таких бесприютных сирот наплодили война и разруха! Не раз при виде их сжималось сердце. Они кочуют по всей России, сбиваются в стайки, ночуют там, где найдут тепло, испрашивают подаяние, воруют, попадают в банды уголовников, которые лишают их настоящей заботы и счастья, внедряют в неокрепшее сознание свои, далеко не коммунистические идеалы. А разве не ради вот таких малышей, собственно, и делалась великая революция, гибли и гибнут тысячи отважных борцов?..

Ф. Э. Дзержинский и А. Я. Беленький. [РГАСПИ]

Выйдя из автомобиля, он позвал ребятишек, предложил накормить и обеспечить ночлегом. Часть наиболее недоверчивых и пугливых тут же разбежалась. А шестерых «чумазиков» Феликс взял к себе в машину. Поехали назад, на Лубянскую площадь. Внутри автомобиля они никогда не были. Глаза засияли, заулыбались. Осторожно трогали ручки, сидения, глазели в окна.

Но, когда сошли у подъезда ВЧК, половина из них все же дали дёру. Остались трое смелых. Феликс проводил их в свой кабинет, накормил, побеседовал. Они доверились ему, согласились пойти в детский дом, а до утра легли спать в одной из комнат ВЧК. Назавтра Феликс уже вместе с этими ребятами и несколькими чекистами снова побывал на Никольской улице. Сумели уговорить, отогреть и накормить уже больше десятка.

Но это капля в море! Дзержинский и сам видел на многих вокзалах и не раз уже с окончания войны получал сообщения о массовом движении беспризорников на юг. Они объединялись, располагались вблизи узловых станций целыми лагерями. Их ведут передаваемые сверстниками небылицы о том, что где тепло, там и еды от пуза, ешь не хочу! И море! Этот детский поток растет ото дня на день.

Не понимая, как с ним бороться, начальник эвакопункта Кавказского фронта, например, издал совершенно недопустимый приказ: отлавливать и не пропускать ни одного ребенка в эти края. Такие же заслоны начали устраивать и в других местах. Детей, как дикие табуны, разворачивают, и они несутся в другом направлении, попадают в беду или вообще пропадают, гибнут в поисках выхода.

В переполненных приютах и детдомах не лучше – голод, холод, чесотка. Декрет Совнаркома «О бесплатном детском питании», принятый ещё в мае девятнадцатого, работает слабо.

Дзержинский переговорил с Лениным. Позвонил наркому просвещения Луначарскому, сообщив, что приедет по неотложному и важному вопросу.

Вошел своей обычной быстрой походкой, сел и сразу перешёл к сути:

– Я хочу бросить некоторую часть моих личных сил, а главное сил ВЧК, на борьбу с детской беспризорностью. Исходя из двух соображений. Во-первых, это же ужасное бедствие! Ведь когда смотришь на детей, так не можешь не думать – все для них! Плоды революции – не нам, а им! А между тем сколько их искалечено борьбой и нуждой. Тут надо прямо-таки броситься на помощь, как если бы мы видели утопающих детей!

Ф. Э. Дзержинский на Красной площади с пионерами.

1925 г. [РГАСПИ]

Луначарский поначалу опешил. После телефонного звонка он уже гадал, что за вопрос заставил председателя ВЧК к нему обратиться. И сейчас должен был признать, что никогда и не угадал бы. Но энергия Феликса, та динамическая сила, с которой он сыпал слова, почти всегда заражала собеседника, даже если это был Луначарский, которого за его деликатную неторопливость и гуманность некоторые соратники наделили прозвищем «Васильич Блаженный». Ленин тоже не раз добродушно шутил по поводу его манер: «Люблю этого человека, в нём есть французский блеск и легкомыслие». Блеск в Дзержинском тоже находили, особенно в молодости, но вот легкомыслия, которое не надо путать с горячностью и увлеченностью, он лишился давно.

– Нужно создать при ВЦИК, конечно, при ближайшем участии Наркомпроса, широкую комиссию, куда бы вошли все ведомства и все организации, могущие быть полезными в этом деле. Я уже говорил кое с кем. Я хотел бы стать сам во главе этой комиссии. Хочу реально включить в работу аппарат ВЧК. К этому меня побуждает второе соображение: я думаю, что наш аппарат один из наиболее четко работающих. Его разветвления есть повсюду. С ним считаются. Его побаиваются. А между тем даже в таком деле, как