Жар-птица (кто предал российскую демократию) - Андрей Владимирович Козырев

Ко-зыревых“. Если в 1991 году я хотел, чтобы наблюдателям СБСЕ было позволено поехать в прибалтийские республики (которые стали жертвой нападения советских войск), то сейчас я выступаю за то, чтобы наблюдатели СБСЕ были допущены в Чечню, потому что соблюдение прав человека это не исключительно внутреннее дело».

За три года до этого моё публичное предупреждение об аппаратчиках-реваншистах попало в заголовки большого количества газет и информационных агентств почти сразу же, как было опубликовано. На этот раз даже либеральная газета «Сегодня» не попыталась сделать это главным материалом, поместив интервью на девятой странице, посвящённой международной политике.

Также, в отличие от предыдущей ситуации, оппозиционные силы не замедлили нанести ответный удар и сделали это открыто.

Уговор превращается в ловушку

В день, когда было опубликовано интервью, после обеда Ельцин провёл пресс-конференцию, посвящённую разным темам. Это было воскресенье, я собирал вещи, готовясь сопровождать президента в Соединённые Штаты, куда мы вылетали на следующий день, поэтому смотрел пресс-конференцию по телевизору. Кто-то из журналистов поинтересовался, улучшилась ли работа МИДа после его критики президентом. Ответ Ельцина прозвучал огорчённо и в то же время резко: министр иностранных дел не поправил свой курс, он не справляется со своей работой, он потерял авторитет в зарубежных столицах, которые не обращают внимания на интересы России, он утратил доверие своих коллег в правительстве, которые отказываются согласовывать с ним позиции по международным вопросам. И резюмировал: задача — найти мне подходящего преемника.

Я внимательно посмотрел вечерние новости. Отчёты о президентской пресс-конференции были сделаны в язвительном духе: раз за разом телеканалы повторяли короткий эпизод, когда Ельцин, входя в зал, ущипнул миловидную женщину-стенографистку, сидевшую за маленьким столиком, — та в ужасе подскочила на стуле. Также телеоператоры фокусировали внимание на странных жестах Ельцина и его невнятной речи, а комментаторы гадали: он пьян или болен — или и то и другое?

Заявления, касавшиеся меня, были поданы в такой же манере. Игнорируя политический контекст, в том числе и предстоящий в Америке саммит, большинство репортёров изощрялись в грубых формулировках и злорадствовали по поводу взбучки, которую получил один из фаворитов президента. Комментариев по существу было немного, и они ограничились короткими ремарками о том, что перемены во внешней политике и кадровые решения в МИДе ожидаются не первый день.

Перед сном я ещё раз взвесил имеющиеся варианты. Можно было на следующее утро не ехать в аэропорт и вместо этого созвать пресс-конференцию, на которой объявить об отставке, обосновав её неосоветским переворотом во внешней и внутренней политике. Такой вариант политически поставил бы меня во главе либеральной повестки, пресса наверняка дала бы моему шагу циничное объяснение. Но в результате я бы невольно ослабил и без того хрупкое демократическое движение и подорвал позиции президента накануне важного саммита. Внутренний голос профессионального дипломата подсказывал: займись личными проблемами и отстаивай правоту после того, как выполнишь должным образом свои дипломатические обязанности.

Второй вариант — поехать в аэропорт и поговорить с президентом. На пресс-конференции он, возможно, был не в форме и сказал больше, чем сказал бы в другом настроении, как это с ним частенько бывало. Если он публично даст обратный ход — а там будет полно прессы, — тогда можно будет принимать решение после его возвращения. Это также даст время, чтобы оценить реакцию мурманских избирателей и учесть её при выборе будущего курса.

Я мысленно вернулся к первому варианту. Предположим, меня ждёт успех, и я моментально стану героем демократов, раздражённых поведением Ельцина. А что дальше? Соперничать за лидерство в одной из маргинализированных либеральных партий, ослабленных амбициями их лидеров? Перспектива не очень привлекательная. Настоящее возвращение могло состояться только в ходе президентской гонки. Тут расклад сил был такой. Генерал Александр Лебедь, бывший командующий 14-й армией в Молдове, набирал силу как потенциальный кандидат в президенты от националистов и силовых структур. Я со своим опытом работы во власти мог бы занять место его главного оппонента от демократов и поддерживающих их избирателей. Мог бы? Меня мучили сомнения, в том числе связанные с моим неславянским профилем. А может быть, я просто струсил. Я выбрал второй вариант.

В аэропорту Ельцин пожал мне руку, как и другим.

— Я надеюсь, вы не приняли слишком близко к сердцу то, что я вчера сказал, Андрей Владимирович? Мои вчерашние слова были вызваны раздражением по другим причинам.

— Как раз, наоборот, принял. И я сомневаюсь, нужно ли мне лететь или разумнее прямо сейчас просить об отставке. И, если я лечу с вами, я прошу вас сообщить об этом прессе сейчас.

Ельцин обратился к репортёрам и повторил то, что только что сказал мне, показательно оставаясь вполоборота ко мне, чтобы я его услышал.

— Разумеется, Козырев должен лететь со мной. Это очень важная поездка, и он министр иностранных дел.

Затем он повернулся в противоположную сторону, как бы меняя тему и обращаясь к другой группе репортёров. Я не слышал, как он добавил:

«Пока». Узнал об этом только на следующее утро из выпуска новостей CNN в Нью-Йорке.

Я думаю, Ельцин был навеселе на протяжении всего визита. Строуб Тэлбот в своих мемуарах подробно описывает его эксцентричное поведение. Не менее подробно он описывает и поведение Клинтона, который подыгрывал бахвальству Ельцина, в том числе на итоговой пресс-конференции. «Клинтон таким образом, — писал Тэлбот, — старался избежать неприятного для него серьёзного разговора о взаимоотношениях с Россией накануне американской президентской гонки. Особых успехов тут не было. Я почувствовал нечто вроде удовлетворения от того, что не мне одному ради успеха международного сотрудничества пришлось терпеть буйство и грубость на публике моего шефа».

А успех у саммита определенно был. Ельцин согласился направить российские подразделения для участия в миротворческих силах, которые действовали под руководством США, хотя формально считалось, что под контролем НАТО. Участие в операции отвечало интересам Москвы: благодаря этому решению роль России в мирном урегулировании на Балканах стала более заметной.

По возвращении в Москву Ельцин слёг с сердечным приступом и был госпитализирован прежде, чем нам удалось переговорить. Выбора у меня не было — и я обнародовал свою позицию в телеинтервью.

«На протяжении месяцев, — сказал я, — мы двигались в сторону конфронтации с Соединёнными Штатами — я был против этого. И вот, после встречи с американским президентом, президент России публично заявил: „Нет, партнёрство не умерло, мы решительно намерены продолжать его!“ Я подчеркнул, что если бы мы стабильно строили партнёрство, то такая сцена была бы не нужна и мы смогли бы добиться на саммите большего. Я был готов остаться министром, если курс на партнёрство