Проживая свою жизнь. Автобиография. Часть I - Эмма Гольдман

об экстрадиции; Эспер Серебряков107, хорошо известный своей революционной деятельностью; Варлаам Черкезов108, выдающийся теоретик анархизма, а также Чайковский и Кропоткин. Почти у всех присутствующих был героический послужной список, а также годы тюрьмы и жизни в изгнании. Присутствовал также Михаил Гамбург109 с сыновьями Марком, Борисом и Яном, которые уже тогда были обещающими музыкантами.

Эта вечеринка была куда более размеренной, чем подобные сборища в Нью-Йорке. Обсуждались серьёзные проблемы, и только совсем молодые люди танцевали. Позже Пётр развлёк нас, сыграв на пианино, пока Черкезов кружил двенадцатилетнюю Сашу Кропоткину по залу, тогда их примеру последовали остальные. Чайковский, возвышаясь надо мной, комично поклонился, приглашая меня потанцевать. Это был незабываемый вечер.

В Глазго, моей первой остановке в туре по Шотландии, митинги организовывал мой хороший товарищ Блэр Смит, у которого я остановилась. Все были очень добры и дружелюбны, но сам город оказался кошмаром, в некоторых отношениях ещё хуже Лондона. Субботним вечером, пока ехала в трамвае домой, я насчитала семь детей, грязных и недоедающих, которые, шатаясь, шли рядом с матерями — все они находились под действием алкоголя.

Эдинбург был просто наслаждением после Глазго — просторный, чистый и привлекательный, бедность в нём была не так заметна. Именно там я впервые встретила Тома Белла, о чьём пропагандистском рвении и смелости мы были наслышаны в Америке. Среди его подвигов был эксперимент cо свободой слова, который он провёл в Париже. Он уговаривал французских анархистов сделать сцену для выступлений под открытым небом, на английский манер, но парижские товарищи считали такую попытку невозможной. Том решил показать, что ему удастся выступить на улице, невзирая на полицию.

Он распространил объявления о том, что в следующее воскресенье он под свою ответственность проведёт открытый митинг на площади Республики, в одном из шумных людных центров Парижа. Когда в назначенное время он пришёл на площадь, там уже ожидала огромная толпа. Пока он пробирался к центру площади, к нему приблизились несколько полицейских агентов. Неуверенные, является ли он заявленным оратором, они на мгновение замешкались. Том подыскал себе фонарный столб с большой декоративной опорой до середины и поперечной перекладиной наверху. Как только полиция к нему подступила, он запрыгнул на столб. Ногами он крепко стоял на опоре, а через секунду приковал руку к перекладине. Он надёжно закрепил сильную цепь замком вокруг запястья, быстро захлестнул два конца вокруг перекладины и пристегнул ещё одним замком, который закрылся автоматически. Полицейские сразу же бросились к нему, но ничего не могли поделать — мужчина был надёжно прикован. Они послали за напильником. Толпа росла, и Том начал беззаботный разговор с ней. Офицеры были в ярости, но он продолжал речь, пока не потерял голос. Потом он вытащил ключ, открыл замок и спокойно слез вниз. Полицейские угрожали ему страшными вещами «за оскорбление армии и закона», но весь Париж смеялся над ними. Власти решили, что лучше не раздувать это дело, и Тома не преследовали. После двух недель в тюрьме его выслали как «слишком опасного человека, которого нельзя освобождать во Франции».

Другой подвиг Тома Белла произошёл по случаю приезда царя Николая II в Англию. Королева была в то время в Балморале110. Королевский план предусматривал, что царь высадится в Лите, где его встретит принц Уэльский (в будущем король Эдвард VII), а дальше он должен был поехать в Виндзор и Лондон.

Том Белл договорился со своим другом помочь в приёме царя. У Мак-Кейба была изувеченная рука, но он был таким же бойким, как и Том. Вместе они составили план действий. В тот момент они находились в Эдинбурге и, когда доехали до Лита, увидели огромное количество полиции на пристани, включая британских, русских и французских секретных агентов. Улицы были забаррикадированы, и вдоль них стояли солдаты и бобби, повсюду рыскали сыщики. За баррикадой стоял ряд солдат шотландского полка, за ними — солдаты территориальной армии, а этих в свою очередь поддерживала пехота. Ситуация выглядела безнадёжно — не было шансов провести акцию. Том Белл и Мак-Кейб решили разделиться; как говорил впоследствии Том: «Каждый знал, что другой совершит что-то безбашенное». Он услышал слабые восклицания школьников, когда мимо проходили люди в красивой униформе. Потом поехали кареты. Царя узнать было очень легко. Том разглядел, что русский деспот сидит на заднем сиденье, а принц Уэльский — напротив. Казалось, ничего нельзя сделать до последнего момента, и то возможность появилась именно в этот момент, упускать его было непростительно. Охранники были настороже и внимательно караулили до тех пор, пока карета царя не поравнялась с ними. Том молниеносно нырнул между стражниками, под баррикаду, и, подбежав к карете, крикнул в лицо царя: «Долой русского тирана! Долой все империи!» И в этот момент он понял, что рядом с ним стоит его друг Мак, который тоже пробрался к карете и тоже выкрикивает похожие лозунги.

Британские власти не посмели предать Белла и Мак-Кейба шотландскому суду присяжных. Вероятнее всего, они не захотели, чтобы дело получило большую огласку. Ни слова не появилось в газетах об этом происшествии. «Царь казался бледным», — писали они. Несомненно. Он сократил свой визит, уехав домой не через Лит и не через другой шотландский порт, а через непонятную рыбацкую деревню, откуда его вывезли на яхту в лодке.

Естественно, мне не терпелось познакомиться с этим рисковым товарищем. Оказалось, что он живёт с сестрой Джона Тернера Лиззи, милой девушкой, которую я встретила в Лондоне в 1895 году. Том был очень болен, страдал от астмы, но всё равно обращал на себя внимание — высокий, с рыжими волосами и бородой, как раз из тех, кто способен на неожиданные представления.

Я уехала из Англии в Париж вместе с Ипполитом. Мы прибыли в город дождливым январским утром и остановились в отеле на бульваре Сен-Мишель. Четыре года тому назад, в 1896 году, я заезжала сюда по дороге из Вены. Тогда я была сильно разочарована. Люди, у которых я в тот раз остановилась, немецкие анархисты, жили в пригороде, усердно работали днём и слишком уставали, чтобы куда-то идти вечером, а моего французского было недостаточно, чтобы гулять одной. В единственное свободное воскресенье друзья отвезли меня в Булонский лес. Кроме этого я почти не видела Парижа, который мне так хотелось исследовать, но я пообещала себе, что однажды вернусь, чтобы насладиться прелестью этого замечательного города.

Теперь наконец мне выпала такая возможность, ещё более прекрасная из-за появления новой любви в моей жизни. Ипполит уже бывал в Париже и знал его красоты; он был превосходным спутником.