Акимбеков С. Казахстан в Российской империи - Султан Акимбеков

Конечно, перед российскими властями стояли и локальные задачи, в частности, упомянутая выше необходимость достижения «естественных» границ, которые было бы легко защищать от внешнего воздействия. Именно в связи с этим Россия постепенно продвигала свою границу всё дальше вглубь Казахской степи. Если исходить из данной логики, то этот процесс в принципе никак не мог остановиться в центре Казахской степи. Потому что нахождение внешней границы России в середине степных пространств не имело для неё никакого особого смысла, особенно с военной точки зрения. Такие границы было бы сложно защищать. Кроме того, это не позволяло взять полностью под свой контроль казахское население.

Потому что в таком случае южные казахи оказывались между Россией и Средней Азией, что означало сохранение для них некоторой политической альтернативы. Очень показательна выраженная Михаилом Терентьевым российская точка зрения XIX века: «с устройством ряда укреплений мы, так сказать, прорезали степь, но не владели ещё кочевками киргизов, которые поэтому подчинялись влиянию хивинцев и кокандцев, подстрекавших их к возмущению против русских»[409]. Речь в данном случае как раз шла о тех южных казахах, которые в середине XIX века оказались между Россией и среднеазиатскими ханствами.

Естественно, что южные казахи должны были балансировать между доминирующими в регионе государствами. Тем более что Коканд всё ещё был весьма значительной силой на южной границе Казахской степи. Кроме того, основные экономические интересы местного казахского населения были ориентированы на рынки среднеазиатских городов, в первую очередь это имело отношение к текущему потреблению. Россия и её торговые центры в середине XIX века находилась довольно далеко на севере. Немногие новые укреплённые пункты, вроде Раимского или Верного, не могли составить экономической альтернативы торговым и ремесленным городам Средней Азии. Поэтому Россия должна была укрепиться как минимум на подступах к Средней Азии, чтобы установить полный контроль над казахскими степями и окончательно преодолеть «степной барьер».

Можно вспомнить неудачный опыт Хивинской экспедиции Перовского 1839 года, который продемонстрировал, что степной барьер ещё способен создать определённые сложности российской военной политике. При этом после выхода на северные границы Средней Азии вопрос о дальнейшем продвижении на юг вполне мог быть отложен до принятия соответствующего политического решения. Поэтому укрепление позиций России на Сыр-Дарье и в Семиречье решало для неё проблему контроля над Казахской степью. Средняя Азия пока оставалась вне российского влияния.

Здесь стоит отметить, что в целом наиболее активными сторонниками дальнейшей экспансии в южном направлении были российские военные. В частности, они мотивировали необходимость дальнейшего наступления задачами противостояния Великобритании. Например, оренбургский губернатор Обручев при строительстве Раимского укрепления «доказывал, что если мы не возьмём низовьев Сыра, то могут занять англичане»[410]. Хотя было очевидно, что в 1847 году англичане никак не могли оказаться в данном районе. Но если исходить из логики противодействия интересам Британской империи в Азии, то вполне естественно было стремление занять как можно больше формально «ничейных» территорий, с тем чтобы они не оказались под контролем потенциального противника.

Ещё в период подготовки к Хивинскому походу 1839 года в материалах так называемого особого комитета указывалось следующее его обоснование. «Отложить поход до окончания дел Англии в Афганистане, дабы влияние и впечатление дел наших в Средней Азии имело более веса и дабы Англия, собственными завоеваниями своими, лишила себя права безпокоить правительство наше требованием разных объяснений; но ни в коем случае не откладывать похода далее весны 1840 года»[411]. В это время английские войска находились в Афганистане и тогда ещё казалось, что они прочно контролируют положение дел здесь. Серия восстаний в этой стране, которые закончились разгромом британского экспедиционного корпуса, произошли только в следующем 1841 году. Однако в сложившейся в 1839 году обстановке экспедиция в Хиву явно рассматривалась как срочная необходимость, как своего рода компенсационная мера за захват англичанами Афганистана.

Между тем вопрос дальнейшего продвижения на юг при всех его возможных геополитических, экономических и военных обоснованиях всё же встречал определённые сомнения в российском руководстве. В том числе потому, что требовал от России довольно значительных затрат. Например, неудавшийся поход Перовского на Хиву в 1839 году стоил российской казне 9 млн. рублей. С учётом того, что в это время в самом разгаре была Кавказская война с её весьма значительными расходами, в Петербурге должны были думать о цене вопроса в случае дальнейшего наступления на Среднюю Азию.

Интересно, что «уже в 1844 году министр иностранных дел граф К.В. Нессельроде предлагал главе (британского. — Прим. авт.) Форин офиса лорду Абердину «оставить ханства Центральной Азии в качестве нейтральной зоны между двумя империями, так чтобы не допустить опасных контактов». Так была впервые сформулирована концепция буферных государств для Азии, целью реализации которой могло стать заполнение вакуума силы и влияния в проблемном геостратегическом пространстве между Российской и Британской империями»[412]. Заметим, что это произошло уже после того, как и хивинская экспедиция Российской империи, и афганская экспедиция империи Британской наглядно продемонстрировали общую затруднительность проведения операций в этой части Азии, а также их высокую цену для обеих империй.

Характерно, что для высших российских чиновников, как военных, так и дипломатов, в целом было свойственно выступать против расширения империи в Средней Азии. К примеру, ещё в 1839 году другая пара чиновников высшего ранга — министра иностранных дел Нессельроде и военного министра Чернышева в период подготовки Хивинского похода «не только не сочувствовали идее похода ввиду ничтожности намеченных результатов, но и всячески противодействовали в этом Перовскому»[413]. Несомненно, что указанные чиновники, точно так же, как и их преемники в 1864 году, не могли не учитывать вопрос о затратах на новую большую войну в Средней Азии. Потому что в 1839 году длительная операция против Хивы означала не только необходимость обеспечения линий коммуникаций для российского экспедиционного корпуса. Кроме этого потребовалось бы расширение военных действий в Казахской степи, где в это время оперировал Кенесары, что вело к нежелательной перспективе ведения более масштабной степной войны. И, наконец, появление российских войск в Хиве наверняка вызвало бы обеспокоенность Великобритании, что привело бы её к активизации действий в регионе.

Вообще российские власти должны были учитывать возможную британскую реакцию. Тот же Нессельроде в 1839 году вполне мог вспомнить ситуацию с осадой Герата войсками шаха Ирана в 1837 году, которому помогали российские советники. По итогам этой истории Россия вынуждена была отозвать своего посла в Иране графа Симонича. Поэтому