Цареградский оборотень - Сергей Анатольевич Смирнов

и показалось ему вскоре, будто пол принялся из середины горбом расти и потому сбегать с него на обе стороны стало легче. Удивился он, замер и удивился еще больше: в самом деле начала раскачиваться вежа, как лодка и лес вокруг Лучинова кремника заходил волнами.

-- Туго стало, княжич! -- донесся снизу голос Броги.-- Не выпал ли ты, отзовись!

Стимар отозвался и снова дал подмогу его рукам своими ногами. Но теперь на ходу уже зорче вглядывался в лес, присматривая себе крону погуще и кусты помягче.

Не замечал ни он, ни Брога -- обоим было уже не до врагов,-- как позабыли радимичи и вятичи про свою жестокую сечу и сбились одним глупым стадом на другой стороне кремника, задрав головы, разевая рты и невзначай проглатывая последних осенних мух. Страх охватил воинов -- никогда они не видали, чтобы вежи шатались, будто немало испивши хмельного меда.

Наконец сдалась вежа, не выдержала, вздрогнула и треснула всем своим полым столпом -- так громко треснула, что раскололись в Лучиновом граде все глиняные горшки и кувшыны, а в лесу, на три поприща вокруг, разом поосыпались с деревьев все листья. Захрустели у вежи венцы, как кости, повылетали из венцов снизу двухобхватные бревна и подавили число вятичей куда большее, чем положили своей силой и отвагой отбивавшиеся от них радимичи -- не пропала зря их вежа. Она стала крениться и, как только указала своим "петухом" уже не на Солнце, ставшее на полдень, а только-то на самое высокое в лесу воронье гнездо, так княжич оттолкнулся от вежи изо всех сил ногами и стремглав полетел на выбраный им в лесу ясень.

Только не подумал он о том, что вежа поделится с ним силой своего падения, превратившись в подобие ромейской метательной машины. Полетел он куда дальше того места, где стоял ясень, и с горя свалил всю вину за плохой глазомер на Брогу, полагая, что перестарался побратим, которому после затвора в погребе от злости и стыда сил девать было некуда.

Княжич пролетел еще над двумя ясенями, потом над тремя кленами, потом смахнул шишки с вершин девяти елок и приготовился разбиться насмерть. И вдруг он увидел, что на самом краю лесной балки, между высокими деревьями, растянута большая сеть. Так радимичи в своих лесах, как в ту пору и все прочие племена, ловили, будто рыб в море или озере, стаи улетающих на полдень птиц, а заодно и свои мудрые мысли, залетавшие зимой и летом в чащобу, а по осени тянувшиеся вслед за пернатыми.

"Птицей уйти не вышло, поднатужимся -- рыбой,-- едва услышал Стимар свою мысль сквозь свист в ушах.-- Все лучше, чем уходить от своих волкодлаком."

Княжич выставил в сторону ногу, больно зацепился на ветку, чтобы покончить с полетом, оттого сразу круто скосил головой вниз и угодил прямо в середину сети.

Ту сеть радимичи поставили накануне, потому и не попало в нее еще ни одной настоящей птицы, а знатной добычей того злосчастного для радимичей дня опять оказался только Туров княжич. По нему и зазвенели на верхних краях ловчих сетей колокольцы, оповещая охотников о несказанной удаче.

"Звону от вятичей было мало,-- только и пожалел княжич, пытаясь выпутаться из тенет.-- Теперь им подмога."

Выпутаться ему из сети оказалось труднее, чем мухе из паутины. Своим вовсе не птичьим весом он попортил чужую сеть, сорвал ее с половины крючков и распорок и потому очутился в ней хуже, чем в мешке, повешенном на сук. На беду не осталось при нем никакого ножа.

Он стал перебирать каждую ячею и тревожно гадать, в каком ухе у него звенит сильнее. Получалось -- в обоих. К добру такой приметы быть не могло. И верно: звону скоро со стороны Лучинова кремника прибавилось.

Как ни путался Стимар в сети, запутаться сильнее ему никак не удавалось, а освободиться -- и подавно.

"Вот теперь, Брога, и не хватает тебя с твоим засапожным ножом,-- переводя дух, пожалел княжич.-- Тороплив ты стал с годами."

Он поглядел в чащу и видит: шевелится чаща, как муравьиная плешь в жаркий день. Шевелится чаща и звенит все громче. Хозяев леса, радимичей, Стимар ждать не стал и не ошибся. Заполонили их лес вятичи, звон к звону шел. Наконец, не оставив в лесу на одного куста целым, вятичи добрались всей пешей ордой до балки, над которой повис северец, и обступили сети.

Много было вятичей. Дышали они снизу так, что невмоготу жарко стало северцу. Потом посвежело: вятичи затаили дыхание и дали звенеть в лесу только княжеским бубенцам, висевшим на гриве, хвосте, сбруе, седле княжеского жеребца и на гривне, серьгах и поясе самого князя.

Они расступились перед своим старым князем, растолкав деревья, и князь, подъехав к сети, задрал седую голову.

-- На счастье -- птица,-- изрек он.

Стимар вывернулся в сети так, чтобы видеть князя, и увидел по белесым творожным глазам, что в ощип его, северца, если и понесут, то не сразу.

-- На счастье -- та, что золотые яйца несет,-- ответил он сверху.-- А от пойманной дождешься ли, князь?

-- Коли захочет, так у нас и золотое снесет,-- не растерялся мудрый вятич, и от звона несчитанных вятических бубенцов так и заложило у Стимара уши.

"Как они сами не глохнут?"-- удивился он.

Седой вятич поднял руку -- и звон по лесу разом утих.

-- Так здравствуй, князь! -- еще сильнее удивил он Стимара своим важным обращением.-- Хорошо ли тебе там, наверху?

-- Князю, может, и хорошо было бы, да только я еще не князь,-- признался северец.-- И дождусь ли того, кому ведомо?

-- Уже и дожидаться не надо,-- отвечал на это признание вятич и попятил своего жеребца, чтобы Стимару легче было смотреть.-- Тебя князем берем. У нас, вятичей