Религия славян и её упадок (VI–XII вв.) - Генрик Ловмянский

малоплеменного веча. После упадка племенного строя компетенция веча перешла к князю, однако он не решался сменить религию, то есть принять крещение, без согласования собственного решения с мнением знати и даже обращался к народу. Таким образом, христианизация каждой группы начиналась с правового акта. В понимании славян, каждая групповая религия была «истинной», то есть успешно выполняла свою функцию (в противном случае группа ее бы сменила), хотя одни религии могли быть более эффективными, другие — менее. Поэтому смена религии воспринималась не в теологической (онтологической, апологетической), а в политической плоскости, с учетом практической целесообразности принятия новой религии. Ход христианской миссии показывает, что, оценивая новую религию с утилитарной точки зрения, неофиты легко поднимали бунт, если оказывались обманутыми, невзирая на добровольное принятие христианства. Нельзя отрицать ту роль, которую играло принуждение в процессе христианизации даже в славянских странах, пользовавшихся политической самостоятельностью, не подчинявшихся иноплеменному владычеству. Одной из форм принуждения было давление со стороны центральной власти на сопротивлявшуюся периферию, что можно наблюдать на примере Болеслава Кривоустого. Однако одновременно на поморских землях, тесно связанных с центральной Польшей, миссия добилась успеха без вмешательства со стороны Болеслава. Другой формой принуждения можно считать применение его в отношении оставшихся языческих анклавов в уже христианской стране, как это случилось в Чехии при Бржетиславе 2 (1092). Однако некоторое время спустя Галл, рассуждая о миссионерской деятельности польского клира «в лесных дебрях», то есть в отдаленных местах Великопольши, умалчивает о роли государственного принуждения, в то время как на Руси печерский монах Кукша пытается самостоятельно обратить в христианство вятичей. Вообще на Руси княжеская власть избегала вмешательства в дела крещения, опасаясь, по-видимому, политических осложнений. В итоге основное бремя христианизации, то есть приобщения населения к христианским практикам, ложилось на духовенство приходских церквей, и на успех новой религии влияло развитие сети приходов. Этот массовый процесс осуществлялся во всех славянских странах в разное время, но не позднее, чем к концу 12 века. Старые верования и языческие практики были оттеснены на задний план религиозной жизни и в таком виде, со временем все более слабом и реликтовом, сохранились до новейшего времени.

5. Христианская доктрина, как продукт высокой цивилизации, объективно имела значительное преимущество перед спонтанно созданным комплексом языческих верований; в то же время можно задуматься над степенью ее коммуникативности на славянской почве. В основе этой доктрины лежала мысль о единстве мира, состоящего, правда, из двух сфер — естественной и сверхъестественной (существование которой было общим положением всех религий), но подчиненного одной мысли и одной воле. Из двух крайних версий этой доктрины наиболее развитая была предназначена для интеллектуальной элиты того времени, а популярная была доступна пониманию широких масс и легко была воспринята славянами, о чем свидетельствует хотя бы быстрый набор учеников с целью формирования кадров славянского духовенства, особенно в рамках славянской миссии, использующей родной язык, единственной же трудностью для формирования клира латинского обряда был только чужой язык. Общая масса верующих, впрочем, интересовалась не столько доктриной новой религии, сколько ее функциональной стороной, прежде всего в сфере земной функции, схожей с аналогичной функцией групповой религии. Поэтому не было никаких препятствий (особенно ввиду религиозного либерализма славян) для использования в данной сфере христианского культа. Раннесредневековые источники при сопоставлении с данными позднейших народных пословиц позволяют констатировать, что вмешательство христианского sacrum с целью оказания помощи на земле не воспринималось как фактор, который мог освободить заинтересованного человека от забот о собственных делах, но в то же время в этом вмешательстве видели проявление силы, сопутствующей начинаниям, подкрепляющей действия человека. Это было проявление здравого рассудка и знания, почерпнутого из опыта, который свидетельствовал о том, что следует рассчитывать на собственные силы. Существовала также вера в негативное вмешательство sacrum, наказывающего за грехи, а также во вмешательство antisacrum, желающего навредить людям. Однако же представления о вмешательстве antisacrum существовали в монастырских центрах, а рыцарство его игнорировало, в чем проявлялось сходство (случайное ли?) с образом группового мышления, которому было чуждо понятие antisacrum.

6. Соперничая с групповой религией в исполнении земной функции, христианство обладало, собственно говоря, монополией в области эсхатологической функции, представленной у язычников в рудиментарном виде. Новая религия давала представление о загробной жизни в двух противоположных друг другу вариантах — радостном и ужасном, причем достижение первой возможности ставилось в зависимость от поведения личности в земной жизни, соответствующего принципам христианской этики, и от следования предписаниям церкви. По источникам не видно, чтобы славянское население подвергало сомнениям правдивость этой картины, а сыновья Домислава выражали лишь опасение, станет ли вечное счастье их уделом, и легко дали себя убедить епископу Оттону. Восприятие этого представления означало покорность духовной власти церкви, которой принадлежало право отпускать грехи, закрывающие пути в царствие небесное. И хотя богобоязненная жизнь считалась условием успеха на земле, главная цель избавления от бремени грехов имела эсхатологический характер. Об этом свидетельствуют многочисленные имущественные пожертвования, совершаемые феодальной знатью в пользу церкви с целью обеспечения себе вечного счастья: в огромной части документов земные цели вообще не упоминаются. Возможно, такая позиция феодалов, материально обеспеченных, не была характерна для широких слоев общества, с другой стороны, знати не была чужда забота о делах земных, хотя она была несколько иного рода. Поэтому обоснование пожертвований в пользу церкви в документах в значительной степени является показательным для понимания образа мышления раннесредневекового общества, придающего особое значение эсхатологической проблеме. В первую очередь именно эсхатологическая функция, а не земная, была фактором авторитета и политической силы средневековой церкви, а косвенно и его стремления к верховенству над светской властью. Тем не менее было бы ошибочно считать, что эсхатологическая мысль отодвигала на второй план земные дела человека. Историография того времени дает достаточно верное отражение поведения и устремлений социальной верхушки, наиболее проникнутой церковной доктриной. Значительное место занимали разнообразные светские интересы, а религиозная мысль служила для поддержки земных начинаний. Ключом к разрешению этого противоречия между значимостью эсхатологической идеи и практикой ежедневной жизни является подчинение церкви давлению общественных факторов. Церковь отказалась от изначальных суровых принципов христианской жизни, смягчила покаяние за грехи, перенесла центр тяжести в раскаянии на исповедь и подаяния, что принесло ей богатства и огромные земельные владения и превратило в крупнейшего феодала. Для нас, однако, существенно то, что именно утверждение эсхатологической идеи связало массы с христианской доктриной и перечеркнуло всякую возможность возвращения к групповой религии.

Список важнейших сокращений

ВВ. ВИ. ВЯ. Гальковский. Византийский временник. — Москва Вопросы истории. — Москва Вопросы языкознания. — Москва Н. М. Гальковский. Борьба христианства с язычеством и