Время скитальцев - Мария Чернышова

Кто же еще мог оказаться здесь посреди болот в компании Джованны Сансеверо? Матрос с барки назвал ее красоткой, но сейчас в ее искаженном злобой и усталостью лице было мало красивого, как и в перепачканной дорожной грязью одежде.

Правый рукав платья был отстегнут, замаранная кровью сорочка разорвана, а рука перебинтована тряпкой. На шее едва держался багряный платок, небрежно заколотый золотой застежкой.

В левой руке женщина держала тонкий обоюдоострый кинжал, направив его на Раньера. Лезвие заметно подрагивало. Боится? Или просто ослабела от раны?

Что, бесы возьми лжеца-капитана, на самом деле произошло на борту? Где ее муж? Лейтенант предупреждал, что он опасен, несмотря на внешнюю мягкость.

Раньер вгляделся в лицо женщины, в воспаленные покрасневшие глаза.

На миг вспомнилось что-то до боли знакомое, что-то такое привычное… Эмилия? Нет, ничего общего. И все же…

Раньер смотрел на лезвие кинжала и не знал, что предпринять. Он не привык арестовывать женщин. Разве что штрафовать кумушек за излишне злой язык по жалобе соседей.

— Вы должны отправиться с нами, — сказал подеста, — и лучше будет, если пойдете по доброй воле.

— А то что⁈

— А то мы поведем вас силой! — встрял Луцио Марр. — Ты дамочка, бросай свою зубочистку, а не то привяжу тебя веревкой да и протащу за своей лошадью до самого города.

Она улыбнулась странной улыбкой и, разжав пальцы, уронила кинжал в траву. Раньер, не ожидавший столь быстрого послушания, изумленно заморгал. Женщина прошла мимо него и встала рядом с Джованной Сансеверо. Раньер торопливо спустился на дорогу.

— То-то же, — назидательно сказал Луцио.

— Что мы сделали? — спросила женщина. — Почему вы преследуете нас?

— Вы преступили закон, — ответил Раньер. — И бежали от правосудия, точно зайцы.

— Преступили закон? Разве защищать свою жизнь от подлого нападения — преступление? И поверь, я давно уже не бегаю. Просто иду своей дорогой.

— Примо-квестор разберется.

Глаза женщины сузились, лицо вспыхнуло гневным румянцем.

— Разберется? О, он уже разобрался. Без суда и следствия. Стрела в сердце — вот его расправа, да? Его справедливость? Неужели он думает, что сможет закончить все так просто? Не со мной! Не со мной, слышишь ты⁈

— Что ты такое говоришь? — не понял Раньер. Он словно кожей ощущал исходящий от женщины гнев. Сейчас, несмотря на свою хрупкость, она казалась опасной.

Безоружная, раненая, но опасная⁈ Вздор.

— Делаешь вид, что не знаешь? Ничего, скоро ты поймешь и он поймет. И горьким будет его понимание. Горьким, как пепел…

— Перестань! Не трать силы. Лучше следуйте за нами, — снова попытался урезонить ее Раньер, но женщина лишь усмехнулась, и эта злая высокомерная усмешка внезапно вывела Луцио Марра из себя.

— Слышь, дамочка! Ты б заткнулась! Шагайте обе в город, а то плети получите! — и он то ли всерьез, то ли желая испугать, щелкнул плетью. Железный наконечник ее задел женщину по груди, едва не сорвав золотую застежку.

— Сержант, стой! — приказал Раньер. — Ты что творишь?

Женщина даже не пошатнулась. Взгляд ее сделался тяжелым и полным ярости.

— Что ж, пусть так. — проговорила она. — Сами напросились. Теперь уже все равно. Все равно…

Он подняла руку и, сорвав застежку, швырнула ее наземь. Платок медленно стек с ее плеч.

— Спятила, что ли? — пробормотал Луцио. Раньер не ответил. Он завороженно смотрел, как у ног женщины медленно начинают кружиться и раскручиваться вихри пыли. Вокруг словно задрожало знойное марево. Стало тяжело дышать.

Женщина пошла вперед.

— Благие! — пробормотал Луцио, невольно отступая. — Да она никак ведьма!

Раньер не отрываясь смотрел на идущую. Испуга не было. Лишь внезапное сознание собственной обреченности.

— Кто ты?

Женщина улыбнулась, и Раньер вздрогнул — так яростна и горька была эта улыбка.

— Никто и ничья, — медленно произнесла она. — Не принадлежащая ни воде, ни земле. Зачем тебе это знать, мертвец?

Она вытянула вперед правую руку, и Раньер с ужасом увидел, как кожа на узкой ладони начинает трескаться и чернеть, словно сжигаемая неким внутренним жаром, неудержимо рвущимся наружу.

Вихри пыли взвились выше головы. Закричал Луцио, но Паоло Раньер уже не слышал его слов за воем смерча.

Последнее, что он увидел — неистовый поток пылающего ветра, летящий прямо в лицо…

Свинцовая оправа

Посреди ночи Джульетта просыпается.

Она садится на постели, непривычно пустой в отсутствие мужа, не понимая, что ее разбудило. Тревожный сон? Нет, ибо сны ее вообще редки и исчезают, не оставляя следа. Быть может, что-то съеденное на ужин дает о себе знать тянущей болью в желудке? Нет, ужин был сытен и приготовлен на диво отменно. Возможно, кто-то из детей позвал ее? Джульетта вслушивается, но вокруг лишь тишина.

Все мирно, все привычно.

Однако нервы ее остаются в напряженном предчувствии чего-то дурного.

Наконец, не выдержав этого томительного ожидания, Джульетта выбирается из постели, всунув ноги в мужнины шлепанцы, идет к двери и, осторожно приоткрыв ее, выглядывает в коридор.

Дом покоен, темен и тих, как и полагается честному семейному гнезду. Лишь в конце коридора, у приоткрытой двери на галерею едва различим бледный женский силуэт. И это отнюдь не привидение.

Проклятая дурочка! Гнев, за вечер утишивший было свою силу, вновь вздымается в груди Джульетты. Она подбирает рукой обширный подол ночной сорочки и решительно шагает вперед, готовясь словом и делом загнать непокорную обузу обратно в ее комнатушку.

Эмилия оборачивается, и готовые вырваться из горла слова праведного обличения замирают, не родившись.

Лицо безумной бледно, словно иногда выпадающий зимой в Читта-Менье снег. Черные глаза кажутся неестественно, устрашающе огромными на этом белом застывшем, точно маска, лице. Тонкие губы шевелятся.

— Туман, — произносит Эмилия.

И Джульетта вдруг оторопело понимает, что впервые за все эти годы слышит ее слова в своем доме. Да и вообще, наверно, впервые слышит от нее отчетливую речь. Это повергает ее в растерянность, граничащую с испугом.

— Туман? — переспрашивает она, невольно бросая взгляд на ночную улицу сквозь приоткрытую дверь галереи.

— Там, за рекой. Не здесь. Пока не здесь. Стылый маяк снова горит под пеплом. Что-то сдвинулось. Что-то пробудилось.

— Что сдвинулось? Куда? — как видно, ночь и впрямь дурно влияет на разум, ибо Джульетта, вместо того, чтобы прервать этот сумасшедший разговор, начинает его поддерживать. Вопрос остается без ответа.

— А она все