Время скитальцев - Мария Чернышова

Сказать проще, чем сделать.

Брода поблизости не случилось. Человека можно перевезти через реку на лодке, но что потом — топать пешком по болотистым низинам?

Луцио вызвался плыть с лошадьми, а это значило — ждать рассвета. Раньера переправили на шлюпке, после чего барка наконец снялась с якоря и вскоре исчезла за излучиной реки, мигнув на прощание белым кормовым фонарем. Чуть позже растаяли ночи факелы стражников.

Подеста остался на болотистом берегу в предрассветном сумраке. Он наломал тростника и развел огонь. Пламя никак не желало разгораться, и Раньер извел почти весь огненный камень.

Он сидел, ломая зачерствелую уже сырную лепешку, запивал водой, разбавленной вином, и перебирал невеселые мысли, что вереницей лезли в голову.

Странно. Он никогда в жизни не оставался настолько один. В городе ты знаешь, что вокруг люди: в доме, на улице, по соседству. Иногда людей чересчур много и деться от этого некуда. Но чаще это многолюдство даже спасает от себя самого. Но вот сейчас, когда вокруг лишь земля, вода и небо, ты кажешься себе просто никчемной пылинкой по сравнению с равнодушным простором вокруг.

Раз — и прекратишься, как тот парень, что они нашли на лесном склоне. Вряд ли он ожидал подобного исхода…

Вся жизнь: бесконечные заботы управляющего заштатным городком, рутина, склоки с женой была словно бы сном, от которого никак не проснешься. Разве что мальчишки были реальностью.

А Эмилия была постоянным напоминанием того, что жизнь не столь проста и буднична, как кажется. Лишь Эмилия свидетельствовала о чем-то большем, о чем-то пугающем и не поддающемся привычным меркам.

И сейчас сидя на берегу в полумраке и одиночестве, Раньер как никогда прежде ясно понимал, что должен во что бы то ни стало разобраться во всем случившемся.

Но для этого нужно было вернуться домой.

Солнце наконец соизволило высунуться из-за горизонта. Костерок угас, и Раньера начали донимать комары, которые, как видно, слишком давно голодали и не намеревались упускать добычу. Отбиваясь от нашествия, подеста заслышал лошадиное ржание и торопливо спустился к воде.

Лошади смирно стояли на влажной полоске земли и тянулись губами к метелкам тростника.

Мокрый и голый сержант прыгал по песку, пытаясь согреться и обсушиться. Сверток с его скарбом валялся рядом. Завидев Раньера, Луцио прервал упражнения и принялся одеваться.

— Вы хоть поспали, джиор подеста? — сочувственно спросил он начальство. — Я вот вздремнул чуток. Комары только задрали, а так бодрячком.

Сержант и впрямь выглядел на редкость живо и даже весело. Утреннее купание явно пошло ему на пользу. Раньер покачал головой. Сон так и не явился. Подеста чувствовал себя разбитым и телесно, и душевно. Говорить не хотелось, двигаться не хотелось, а уж садиться в седло было невмоготу.

Но… не стонать же, как старая бабка, при собственном подчиненном. И Раньер молча взял свою лошадь под уздцы и отправился искать путь.

Тропа была полузаброшена. Сквозь траву, полегшую от жары, лишь кое-где виднелась булыжная кладка — остатки древней дороги, которая шла когда-то вдоль реки по низкому берегу Ривары. Здесь уже давно никто не жил — тянувшиеся меж Пригорками болота разрастались с каждым годом и считались главными источниками лихорадки, которую каждую осень усиливали гнилые ветра.

Говорили, что в старые времена на вершине Пригорков стояли то ли сторожевые посты, то ли полноценные крепости. Но сейчас ничто не напоминало о прежнем: не осталось ни валов, ни рвов, ни стен. Лишь древние указатели-тригранники иногда встречались: они словно сломанные зубы, торчали посреди травы или валялись в стянутых грязевой коркой лужах.

Один такой камень Раньер встретил, когда они сделали привал у унылого потока болотной воды, что едва пробивался к реке сквозь тростники. Мутная жижа еле сочилась и воняла то ли тухлой рыбой, то ли гнилью.

— Лучше не пить, — заявил Луцио.

Раньер был с ним согласен. Темная вода, разумеется, уже сошла, но ручей наверняка тащил в себе изрядную порцию болотной дряни. Во фляге еще оставалась вода с вином, да и у Луцио был бурдюк, так что в пополнении запасов они и не нуждались. Сержант достал кожаное ведро и спустился к реке, отыскивая чистую отмель, чтобы набрать воды лошадям, а Раньер, желая размять ноги, пошел чуть дальше и выше по склону.

Обломки указателя валялись среди осоки. Причудливые письмена, идущие столбцами по подставленной свету грани почти стерлись, а там, где углубления еще виднелись, они были забиты болотной грязью.

Раньер потыкал в указатель ножнами чикветты, соскребая грязь. Эти угловатые метки… они ведь похожи на те знаки, что отчеканены на монете Эмилии. Как он раньше не замечал? А неподалеку от устья Десса тоже есть какой вот камень…

— Бесьи метки, — сказал Луцио, вернувшись с полным ведром. — Так мой отец эти письмена называл.

— Разве ты родом не с правого берега?

— Так там, в Ламейе, такого полно. Прямо посреди леса. Кто только понаставил?

— Не знаю, — пожал плечами Раньер.

Что значат древние письмена, не знал никто. Они просто были. Выбитые на поваленных столбах посреди болот, высеченные на диких скалах посреди леса, нанесенные на истертые булыжники, которые крестьяне вытаскивали из остатков полуразрушенных древних стен на своих участках. Угловатые значки. Они ведь что-то означали, но время высосало суть, оставив лишь бессмысленную форму. Время из всего способно высосать жизнь, а после разметать ошметки.

Луцио собрался сказать что-то еще, но внезапно умолк и насторожился, подняв нос, точно собака.

— Слышите? — негромко произнес он. — Кто-то идет.

По тропе тащилась высокая старуха в мужской одежде. Она едва переставляла ноги и, как казалось Раньеру, продвигалась вперед лишь силой собственного упрямства. За спиной ее мотался небольшой тюк, в руке была кривая палка. Башмаки шаркали по булыжникам — именно этот звук и привлек внимание сержанта.

— Эй, ты! — крикнул Луцио, проламываясь сквозь сухой тростник к тропе. — А ну, стой!

Женщина остановилась, смотря на сержанта с утомленным безразличием.

— Ты ведь Джованна Сансеверо! Так ведь? Стой на месте, старая карга, и не вздумай бежать!

— Бежать? — Джованна Сансеверо безрадостно улыбнулась — Куда я побегу, дурачок? Меня ветром шатает…

Значит, капитан солгал, подумал Раньер. Но почему? И где остальные?

Ответ пришел быстро.

— Не тронь ее, — услышал он голос за своей спиной.

Голос хриплый, сорванный и полный такой злобы, что Раньера словно ужалили.

Подеста обернулся.

Он сразу понял, кто она такая.