Политические сочинения. Том V. Этика общественной жизни - Герберт Спенсер

«Если бы даже мы могли конструировать научно идеальный кодекс г-на Спенсера, я не думаю, чтобы такой кодекс много помог разрешению практических проблем, какие возникают для людей… Предполагая даже возможным в конце концов осуществление идеального общежития, мы должны признать, что все же оно отделено от нас значительным периодом развития; и нет ничего невероятного в том, что лучший путь к такому состоянию не есть путь, по-видимому, самый прямой и что мы легче достигнем цели, если начнем с того, что пойдем прочь от нее».

И, заключает г-н Сиджвик, «скромный и несовершенный эмпирический метод может быть нашим единственным руководителем».

Вот, стало быть, отчетливо заявленное мнение, что для практических целей все равно, имеется у нас идеал поведения и общества или его нет. При оценке ближайшего блага не составит разницы, имеем мы или нет представление о конечном благе. Коль скоро непосредственный эффект действия обещает быть хорошим, нет нужды разбирать, создаем ли мы этими действиями перемены в людях и в обществе, и если создаются перемены, то ведут ли они людей и общество к высшим формам или отдаляют от них. Эту точку зрения следует обсудить сначала вообще, затем более специально.

Эмпирический метод, поддерживаемый г-ом Сиджвиком, производя возможную оценку хорошим и дурным результатам, т. е. сумме удовольствий и страданий, требует, как основы для своих заключений, постоянства отношений между удовольствиями и их причинами, между страданиями и их причинами. Если на основании опыта и изучения людей, как мы их знаем, мы заключаем, что известная политика способствует перевесу удовольствий над страданиями, и если установление подобной политики, например путем общественных учреждений, вследствие этого представляется этически справедливым или даже обязательным, то при этом подразумевается, что избыток удовольствий над страданиями, производимый этим путем в нынешних людях, будет иметь место и для их потомков. Но такой вывод возможен лишь тогда, если мы считаем, что люди останутся такими же. А отсюда вопрос, изменчивы люди или нет, делается существенным. Если они неизменны, эмпирическая оценка может оказаться действительной. Если они изменчивы, расчет этот не только будет сомнителен, но может быть совершенно ложным. Достаточно лишь сравнить удовольствия боевые, которые казались древнему скандинаву удовольствиями неба, с удовольствиями современного литератора или противопоставить отвращение дикаря к постоянному труду деловой горячке горожанина, чтобы видеть, что перемена в отношении между действиями и сопровождающими их чувствованиями является действительной преградой на пути эмпирического метода. Становится очевидным, что если люди изменяются, то руководительство поведением на основании оценки удовольствий и страданий, с той предпосылкой, что истинное теперь будет и впредь истинным, окажется руководительством ошибочным. Идет ли речь об определенной политике, об изданном законе, о личной деятельности, о применяемой дисциплине или о настоятельном предписании – если единственным их основанием служит споспешествование счастью людей, каковы они теперь, то, раз люди начинают изменяться, нельзя уже делать заключения о споспешествовании их счастью в будущем; может ведь возникнуть и помеха их счастью.

Отметим теперь другой вывод. Раз сделано то необходимое допущение, что руководительство на основании оценки избытка удовольствий над страданиями, имеющей в виду настоящее, ошибочно, коль скоро меняется отношение между действиями и чувствованиями, то следует также признать, что подобное руководительство может стать достоверным, лишь если мы знаем пути, какими меняются указанные отношения. Если знание наше ограничивается тем, что отношения между действиями и чувствованиями, вообще говоря, изменяются, но мы не знаем, как произойдет эта перемена, то мы знаем лишь, что наше эмпирическое руководительство окажется неправильным, не зная того, в чем оно неправильно. Отсюда вопрос, действует ли в данном случае то приспособление организации к условиям, о котором говорит эволюционное учение, становится кардинальным. Мы признаем относительность удовольствий и страданий; мы заключаем, что деятельности, к каким общественная жизнь побуждает человека, имеют тенденцию становиться более приятными, а страдания, причиняемые ущербом от неудовлетворительной деятельности, уменьшаются; если так, то прежде всего надо спросить: какова та общая форма деятельностей, к которой люди приспособляются? Каковы те идеалы и общественные условия, по отношению к которым природа людей так устроена, что у них не будет желаний помимо того, чтобы гармонировать с этими условиями? Но если мы можем образовать представление об идеальном общественном состоянии и о поведении людей в нем, тогда у нас есть средство, служащее коррективом к тому эмпирическому руководительству, которое основано на оценке удовольствий и страданий, ныне испытываемых; ибо мы можем знать теперь не только непосредственные эффекты какой-либо комбинации, но можем видеть, могут ли получаемые конечные результаты способствовать или они будут препятствовать требуемому преобразованию человеческой природы.

Аналогия лучше всего раскроет разницу между взглядом г-на Сиджвика и моим на отношение между этическим учением и теорией человеческого и социального развития. В нравственном воспитании ребенка непосредственно хорошие результаты могут быть добыты различными путями. Вопли дитяти можно приостановить посредством bonbon; мать может застращать его угрозами; его может заставить выучить урок страх, или обещание подарка, или желание понравиться; а в более поздние годы детства со стороны отца может иметь место контроль, который поддерживает порядок, регулируя каждый шаг, или контроль, допускающий значительную долю свободы и связанное с ней ознакомление на практике с хорошими и дурными результатами поведения. Желательно или нежелательно иметь в виду тот факт, что дитя станет взрослым человеком, а также составит себе представление, каков должен быть такой человек? Очень часто мать, следуя эмпирическому методу и достигая хороших ближайших результатов, игнорирует вопрос об этом идеале и о соответствии ее системы этому идеалу; и нередко отец, в особенности если он духовного звания, установляя массу непреложных правил, совсем не обращает внимания на то, приобретает ли его вконец вымуштрованный сын качества, нужные, чтобы стать самостоятельным мужчиной. Должны ли мы сказать, что подобные, по-видимому, успешные методы суть наилучшие? Или не следует ли скорее признать, что не может быть хорошего воспитания, если не иметь всегда в виду идеала и не соображать метода отчасти с непосредственными результатами, но еще больше с конечными последствиями? А если так, не должны ли мы сказать того же касательно взрослых людей, которые воспитываются в школе общественной жизни? Конечно, если г-н Сиджвик сходится с теми, кто считает человеческую природу неизменной, его точка зрения последовательна. Но если он допускает способность человека приспособляться, тогда важно рассмотреть в каждом данном случае, способствует ли или препятствует постепенное изменение условий прогрессу в сторону высших условий и высшей, соответствующей им, человеческой природы. Хотя, несомненно, наше управление должно