Социальные истоки диктатуры и демократии. Роль помещика и крестьянина в создании современного мира - Баррингтон Мур-младший

После окончания Наполеоновских войн и до начала Гражданской войны область, которая сегодня называется Средним Западом, а тогда именовалась просто Западом, превратилась из земли пионеров в территорию коммерческого земледелия. Действительно, многие из тех, кто жил в суровую эпоху пионеров, быстро покинули ее – успех достался другим. Торговые излишки продовольствия, благодаря которым можно было приобрести предметы первой необходимости и даже кое-какие удобства, появились достаточно рано. Вплоть до 1830-х годов основная доля этих излишков направлялась на Юг, обеспечивая продовольствием узкоспециализированную экономику этого региона, – данная тенденция сохранилась, но потеряла свое значение, когда восточный рынок приобрел большую важность [North, 1961, p. 67–68, 102, 143]. Мелкие независимые фермеры, все еще сильно полагавшиеся на свои собственные ресурсы, в первой трети XIX в. стремились отобрать контроль над общественными землями у политиков в Вашингтоне, которые либо спекулировали землей в крупных масштабах, либо проявляли равнодушие к требованиям и нуждам Запада.

Они искали местной автономии иногда за счет тонких ниточек, которые связывали их с Союзом [Beard, Beard, 1940, vol. 1, p. 535–536], с симпатией относились к нападкам Эндрю Джексона на восточные цитадели благосостояния и сформировали единый фланг внешне народной коалиции, которая в то время управляла страной.

Развитие промышленности на Востоке и последующий рост эффективного спроса на западное зерно и мясо изменили эту ситуацию. Волны экспансии на Запад в 1816–1818, 1832–1836, 1846–1847 и 1850–1856 гг. отражают возросшую прибыльность выращивания пшеницы, других зерновых и побочных продуктов [North, 1961, p. 136, 137]. После 1830-х годов произошло постепенное перенаправление поставок продукции с Запада на восточное побережье. «Транспортная революция» – строительство каналов и железных дорог – решила проблему перевозок по горной местности, открыв возможность для новых каналов сбыта продукции западных фермеров. Торговля Запада с Югом не снизилась абсолютно, но даже увеличилась. Однако изменились пропорции, что способствовало сближению Запада и Севера [Ibid., p. 103, 140–141].

Спрос на фермерскую продукцию постепенно трансформировал социальную структуру и психологические установки Запада таким образом, что стали возможными новые группировки. Позиция ранних индивидуалистов и мелких капиталистов, характерная для Северо-Востока, перешла к господствующей верхней страте западных фермеров. В технологических условиях того времени семейная ферма была эффективным социальным механизмом для выращивания пшеницы, зерновых, свиней и других продуктов для продажи [North, 1961, p. 154]. «Быстрая транспортировка доставляла сельскохозяйственные продукты на восточные рынки, взамен принося наличные деньги… – пишет Берд в одном из многочисленных пассажей, которые схватывают суть основного социального сдвига в нескольких предложениях, – железные дороги, растущее население и хорошие грунтовые дороги привели к росту цен на землю, кирпичные и каркасные дома начали заменять бревенчатые домики; большое политическое значение имело то, что процветание привело к подавлению страсти к “легким деньгам” и смягчило старинную ненависть к банкам… Наконец, молва о преуспевающих фермерах затмила стенания белой бедноты…» [Beard, Beard, 1940, vol. 1, p. 638].^[89] Еще одним следствием стало распространение и углубление антирабовладельческих настроений, которые можно возвести к укоренению семейной фермы как успешного коммерческого предприятия на западной почве.^[90] Здесь есть загадки, поскольку семейная ферма, управлявшаяся без рабов, была весьма частым явлением также на Юге, где она считалась не столько коммерческим занятием, сколько способом выживания. В любом случае ясно, что западная система фермерства, развивавшаяся в тени плантаций и опиравшаяся в основном на труд членов семьи, создавала сильную конкуренцию рабству [Nevins, 1947, vol. 2, p. 123].^[91]

До середины XIX в. южные плантаторы, некогда приветствовавшие западных фермеров как союзников в борьбе против плутократии Севера, стали воспринимать распространение независимого фермерства как угрозу для рабства и своей системы. Ранние предложения по разделу западных земель на выгодных для мелких фермеров условиях вызвали сопротивление в областях восточного побережья, где опасались эмиграции и потери рабочей силы, включая даже некоторые области на Юге, например в Северной Каролине. Инициативы в поддержку свободной земли приходили с Юго-Запада. С установлением коммерческого фермерства в западных областях расстановка сил изменилась. Многие южане воспротивились «радикальным» идеям раздачи земель фермерам, поскольку это могло привести к «аболиционизму» в этих местах [Zahler, 1941, p. 178–179 (n. 1), 188]. Сторонники плантаторов в Сенате не дали принять закон о гомстедах в 1852 г. Восемь лет спустя президент Бьюкенен наложил вето на сходный законодательный акт, к радости почти всех конгрессменов-южан, которые были неспособны предотвратить его принятие [Beard, Beard, 1940, vol. 1, p. 691–692; Zahler, 1941, ch. 9].

На Севере ответ на сдвиги в аграрном обществе Запада был более сложным. Северяне – владельцы фабрик были не готовы давать землю каждому, кто попросит ее, так как это могло просто уменьшить количество рабочих, готовых прийти к заводским воротам. Враждебность южан к Западу открывала Северу возможность для союза с фермерством, однако северяне не торопились ею воспользоваться. Коалиция стала политической силой лишь в самый последний момент, в республиканской платформе 1860 г., которая помогла Линкольну попасть в Белый дом, несмотря даже на то, что большинство избирателей в стране выступали против него. Сближению способствовали политики и журналисты, а не деловые круги. Предложение открыть западные земли для бедных переселенцев привело к тому, что партия, связанная с интересами тех, кто мог похвастаться собственностью и образованием, смогла привлечь массы сторонников, в особенности среди городских рабочих [Zahler, 1941, p. 178].

Суть договора была простой и ясной: бизнес поддерживал требования фермеров по раздаче земли, популярные также среди промышленных рабочих, в обмен на поддержку повышения тарифа. «Голосуй за свою ферму – голосуй за свой тариф» – лозунг республиканских предвыборных собраний в 1860 г. [Beard, Beard, 1940, vol. 1, p. 692].^[92] Таким образом, состоялся «союз железа и ржи» – если еще раз провести аналогию с немецкой коалицией промышленников и юнкеров, – но только вместо последних были семейные фермеры Запада, а не землевладельцы-аристократы, поэтому политические результаты были прямо противоположными. Даже в ходе самой Гражданской войны появлялись возражения против этого союза и требования разрыва. В 1861 г. Клемент Валландигэм, защитник мелких фермеров, по-прежнему утверждал, что «сельскохозяйственный Юг был естественным союзником демократии Севера и особенно Запада», поскольку народ Юга был аграрным народом [Ibid., p. 677].