Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

XI

Право собственности на идею

§ 1. Довольно понятно без всяких разъяснений, что закон равной свободы не нарушается посредством приобретения сведений, по крайней мере тех сведений, которые доступны для всех. Человек может читать, слушать и наблюдать столько, сколько он хочет, не уменьшая этим свободы других делать то же; этим он ни в каком отношении не изменяет условий жизни других людей. Понятно также, что полученные сведения человек может разработать, преобразить и скомбинировать новым способом; он может извлечь из них новые понятия, и все-таки права его ближних не будут нарушены. Далее ясно, что человек, который своим интеллектуальным трудом добыл новые сведения и понятия, может, на основании нравственного закона, владеть ими, исключительно ими пользоваться и обратить их в свою частную собственность. Тот, кто поступает таким образом, ни в каком отношении не нарушает определенных границ индивидуальной свободы. Он не уменьшает ничьей свободы действий. Всякому другому человеку остается столько же простора для мысли и действия, как и прежде. За каждым остается свобода приобрести те же самые идеи – и точно таким же образом употребить эти идеи для своей частной пользы. Так как человек может требовать для себя исключительного пользования своими оригинальными идеями, не нарушая пределов равной свободы, то из этого следует, что он имеет право на такое исключительное пользование, или, другими словами, что эти идеи – его собственность.

К собственности этого рода можно применить все основания, которыми в предыдущей главе доказывалось, что материальная собственность не может быть отбираема от ее владельца без нарушения закона.

§ 2. Право человека на произведение его мозга столь же действительно, как и его право на произведение его рук, – это факт, который до сего времени получил только весьма неудовлетворительное признание. Правда, мы имеем закон о привилегиях на изобретения, закон о праве литературной собственности и акты для занесения рисунков: но все это, и во всяком случае, права на изобретения и рисунки, не столько во имя предписаний справедливости предоставляется отдельным лицам, сколько из уважения к требованиям торговой политики. «Патент на привилегию – это не такая вещь, которую можно было бы требовать как право», – вот что возвещают нам наши юридические авторитеты: цель его – «служить стимулом для развития промышленности и таланта». Законодательство запрещает тут не потому, что кража образцов заключает в себе несправедливость, но потому, что оно желает поощрять мануфактуры. Вот каковы ходячие взгляды на это дело. Меры этого рода рассматриваются обыкновенно обществом как «привилегии», «награды» или известного рода видоизменения «монополии», предоставленные изобретателям. Они принимаются на основании государственно-коммерческих соображений и не считаются необходимыми для установления справедливости.

Преобладание такого убеждения ни в каком случае не делает чести национальной совести и показывает жалкую грубость нравственного чувства. Барыш спекулятора, полученный через возвышение цены акций на бирже, признается законной и справедливой его собственностью, а на новую идею, для развития которой талантливый человек должен был употребить годы усидчивого труда, он не может иметь исключительной претензии и «требовать ее как права»; так-то у нас рассуждают! Обладатель синекуры считается у нас имеющим неотъемлемое право на доход со своей должности, он имеет справедливое основание требовать вознаграждения, если она уничтожена; открытие же не может быть признано собственностью изобретателя, а для этого открытия потрачена была бесконечная масса утомительных душевных усилий, бедный механик употребил на это, может быть, последний свой грош, он начал и закончил его одним своим трудом и с помощью одних собственных материалов, он выработал его, так сказать, из существа своей собственной души – вот наши взгляды! По-нашему, право на такое открытие допускается исключительно по утилитарным соображениям, притом только за уплатой каких-то четырехсот фунтов стерлингов, и еще после всего этого право это уничтожается под самым ничтожным предлогом! Каково тупое понимание справедливости, обнаруживающееся этими фактами! Какой недостаток способности оценивать вещи, не входящие в сферу наружных чувств! Можно подумать, что естественная справедливость не дает никакого руководителя за пределами сделок, касающихся материальных вещей, веса, меры, денег. Пусть мальчик-сиделец возьмет из кассы своего хозяина видимую, осязаемую и весомую монету, и всякий поймет, что право собственности этим нарушено. Те, которые вопиют против воровства с добродетелью, преисполненной негодования, безо всяких мучений совести купят контрафактное издание книги и не будут упрекать себя в приеме краденых вещей. Бесчестность, обнаружившаяся в виде воровства со взломом или похищения овцы, покрывает человека вечным позором; тот, кто осужден был за подобный поступок, навсегда исключается из общества; фабрикант же продолжает пользоваться высоким уважением, несмотря на то, что он украл улучшенный его мастером способ прясть хлопок или устраивать паровую машину. Закон достаточно деятелен, когда нужно поймать мальчишку, похитившего у богатого гражданина носовой платок, он немедленно распорядится с маленьким негодяем на общественный счет; но когда какой-нибудь разбогатевший мошенник похитит у изнуренного нуждой прожектера последнюю надежду его жизни, тогда не найдется защиты. Все это вполне объясняет, что если нравственное чувство не руководствуется правильными систематическими выводами, то оно запутывается в лабиринте разногласных мнений и не найдет пути к правильному закону об обязанностях.

§ 3. Выше уже было замечено, что исключительное право изобретателя пользоваться новым усовершенствованием в промышленности считается родом монополии в том самом смысле, в котором это слово обыкновенно употребляется. Такой взгляд разделяется почти всеми, и он в особенности распространен между рабочими классами. Они считают несправедливостью, если изобретателю предоставляются все выгоды от какой-либо усовершенствованной машины или от улучшения процесса работ и если воспрещается всем другим применять и употреблять изобретение для их личной пользы. Нет недостатка в филантропах и даже мыслителях, которые убеждены, что ценные идеи, созданные отдельными личностями, идеи, от которых может произойти значительная польза для народа, должны быть изъяты из частного владения и предоставлены всему обществу.

«Позвольте, однако же, господа, – может по справедливости ответить изобретатель, – почему я не могу сделать того же самого предложения относительно вашего имущества, ваших вещей, вашего платья, ваших домов, ваших паев в железных дорогах и ваших денежных капиталов? Если вы придаете такой смысл слову «монополия», то я не понимаю, почему этот термин нельзя применить к платью, надетому на ваших плечах, и к кушаньям, поданным вам за обедом. С одинаковым правом я могу утверждать, что вы несправедливо монополизируете вашу движимость и что на основании естественной справедливости вы не имеете права исключительно пользоваться таким