Третья исповедь экономического убийцы - Джон М. Перкинс

Меня глубоко встревожило это вторжение. Я знал, что у Норьеги есть телохранители, но я не мог отделаться от мысли, что шакалы легко расправятся с ним, как с Рольдосом и Торрихосом. Большинство его телохранителей, как я подозревал, были обучены американскими военными, и, скорее всего, им могли заплатить, чтобы они либо не мешали убийству, либо организовали его сами.

И чем больше я размышлял и читал о вторжении, тем больше убеждался, что политика Соединенных Штатов возвращается к старым методам строительства империи, что администрация Буша намерена превзойти Рейгана и показать всему миру, что она не побоится использовать грубую силу, чтобы добиться желаемого. Мне также казалось, что помимо замены наследия Торрихоса на марионеточную администрацию, благоприятно настроенную по отношению к Соединенным Штатам, их целью было напугать такие страны, как Ирак.

Дэвид Харрис, редактор New York Times Magazine и автор многих книг, сделал любопытное наблюдение. В своей книге 2001 года «Shooting the Moon» он пишет:

Из тысяч правителей, вождей, диктаторов, хунт и военных командиров, с которыми сталкивались американцы во всех уголках мира, генерал Мануэль Антонио Норьега оказался единственным, на которого американцы напали таким манером. Лишь один раз за 225 лет своего официального существования Соединенные Штаты вторглись в другую страну и привезли ее правителя в Соединенные Штаты, где его судили и заключили в тюрьму за нарушение американского закона, совершенное на чужой земле, принадлежащей этому правителю[75].

После бомбардировки Соединенные Штаты попали в щекотливое положение. Некоторое время казалось, что все это обернется против нас. Администрации Буша хоть и удалось подавить слухи о том, что президент слабак, она столкнулась с проблемой правомерности своих действий, оказавшись агрессором, застигнутым в момент совершения теракта. Оказалось, что Армия США препятствовала прессе, Красному кресту и другим внешним наблюдателям входить в районы, подвергшиеся интенсивной бомбардировке, в течение трех дней, пока солдаты сжигали и закапывали трупы. Пресса спрашивала, сколько улик преступного и иного предосудительного поведения было уничтожено и сколько человек погибло из-за того, что им отказали в своевременной медицинской помощи, но все эти вопросы остались без ответа.

Мы никогда не узнаем многие факты, связанные с тем вторжением, как и истинные масштабы этой расправы. Ричард Чейни, тогдашний министр обороны, заявлял о 500–600 жертвах, однако независимые группы по защите прав человека насчитывали от 3000 до 5000 погибших, а еще 25 000 человек остались без крова[76]. Норьегу арестовали, вывезли в Майами и приговорили к 40 годам тюремного заключения; в то время он был единственным человеком в Соединенных Штатах, официально признанным военнопленным[77].

Мир был возмущен столь вопиющим нарушением международного права и бессмысленным уничтожением беззащитных людей руками самой могущественной военной силы на планете, но в Соединенных Штатах мало кто знал о мировом резонансе и о преступлениях Вашингтона. Освещение в прессе было крайне скудным. Тому способствовал ряд факторов, включая государственную политику, звонки из Белого дома издателям и руководству телевизионных компаний, малодушие конгрессменов, которые не осмеливались возражать (иначе «фактор слабака» превратился бы в их проблему), и журналистов, которые считали, что общество нуждается в героях, а не в объективности.

За одним исключением. Питер Эйснер, редактор Newsday и репортер Associated Press, освещал вторжение в Панаму и продолжал анализировать его в течение многих лет. В «Мемуарах Мануэля Норьеги: американского заключенного», изданных в 1997 году, Эйснер пишет:

Смерть, разрушения и несправедливость, обрушившиеся на Панаму во имя борьбы с Норьегой,  – и ложь, связанная с этим событием, – угрожали основным американским принципам демократии… Солдатам в Панаме приказали убивать, что они и делали, поскольку верили, что надо спасти страну от жестокого, безнравственного диктатора; и когда они это сделали, народ их страны (США) единодушно поддержал их[78].

После длительных исследований, включая интервью с Норьегой в его тюремной камере в Майами, Эйснер утверждает:

Не думаю, что факты доказывают виновность Норьеги по предъявленным ему обвинениям. Не думаю, что его действия в качестве иностранного военного лидера и главы суверенного государства оправдывают вторжение в Панаму и что он представлял собой угрозу для национальной безопасности США[79].

Эйснер делает следующий вывод:

Мой анализ политической ситуации и мои репортажи из Панамы до, во время и после вторжения привели меня к выводу, что вторжение США в Панаму стало гнусным злоупотреблением властью. Вторжение в основном служило целям высокомерных американских политиков и их панамских союзников, которые они собирались достичь за счет вопиющего кровопролития[80].

Семья Ариас и олигархи, служившие марионетками США еще до Торрихоса – с тех пор, как Панаму оторвали от Колумбии, и до прихода Торрихоса, – снова вернулись к власти. Заключили новое соглашение о Канале. По сути, Вашингтон снова получил полный контроль над водным путем, несмотря на официальные документы.

Размышляя обо всех этих событиях и о том, что я видел собственными глазами, работая в MAIN, я раз за разом задавался одними и теми же вопросами: сколько решений – включая те, что обладают весомым историческим значением и влияют на миллионы людей, – принимают индивиды, руководствуясь своими личными интересами, а не стремлением поступать правильно; сколько наших высших государственных чиновников руководствуются алчностью, а не преданностью своему народу; сколько войн ведется только потому, что президент не хочет, чтобы избиратели считали его слабаком?

Несмотря на мои обещания президенту SWEC, разочарование и ощущение полного бессилия в связи с вторжением в Панаму побудили меня возобновить работу над книгой, только теперь я решил посвятить ее Торрихосу. На примере его истории я хотел разоблачить множество несправедливостей, которыми пропитан наш мир, и избавиться от собственного чувства вины. Однако на этот раз я собирался держать язык за зубами, а не обращаться за советом к друзьям и коллегам.

Работая над книгой, я был потрясен масштабами содеянного нами, экономическими убийцами, во многих странах. Я постарался сосредоточиться на нескольких странах, которые особенно выделялись, но список мест, где я работал и где ситуация потом усугубилась, поражал воображение. Кроме того, меня ужасала моя собственная испорченность. Я долго занимался самоанализом и пришел к выводу, что, когда я был в гуще событий, я был настолько поглощен повседневными делами, что не замечал общей картины. Так, в Индонезии я переживал из-за вопросов, которые мы обсуждали с Говардом Паркером, или проблем, затронутых молодыми индонезийскими друзьями Раси. Когда я работал в Панаме, на меня произвели колоссальное впечатление трущобы, которые показал мне Фидель, и Зона канала. В Иране меня