Маркс против русской революции - Сергей Кара-Мурза

Но в 1914 г. для массового сознания, возбужденного началом войны и призывом в армию, идея поражения в войне была, конечно, шокирующей. А ведь этот выбор был сделан Лениным уже в сентябре 1914 г. Он писал тогда: «Для нас, русских с.-д., не может подлежать сомнению, что с точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии, самого реакционного и варварского правительства, угнетающего наибольшее количество наций и наибольшую массу населения Европы и Азии» [155].

Но это же государственная измена! В официальной советской истории вся эта коллизия освещалась скороговоркой, как что-то несущественное. На деле политический риск при принятии этого решения был очень велик. Даже сейчас наши марксисты и патриоты-коммунисты стараются смягчить его остроту, говоря, что речь шла о лозунге «поражения всех правительств». Это не так, сегодня нам не надо смягчать и упрощать противоречий того времени. Работа Ленина «О поражении своего правительства в империалистской войне» [158] была написана 26 июля 1915 г., через два месяца после работы «Крах II Интернационала», в которой было зафиксировано, что ни одна европейская социал-демократическая партия не заняла пораженческой позиции. Поэтому Ленин и пишет, что «русские социал-демократы должны были первыми выступить с «теорией и практикой» лозунга поражения».

Надо признать, что лозунг поражения в войне был предельно радикальным, так что и сегодня вряд ли найдется человек, который легко с ним согласится. Речь шла о том, чтобы не просто желать поражения своему правительству, но и содействовать такому поражению . Ленин объясняет: «Кто пишет против «государственной измены», как Буквоед, против «распада России», как Семковский,[41]тот стоит на буржуазной, а не пролетарской точке зрения. Пролетарий не может ни нанести классового удара своему правительству, ни протянуть (на деле) руку своему брату, пролетарию «чужой», воюющей с «нами» страны, не совершая «государственной измены», не содействуя поражению, не помогая распаду «своей» империалистской «великой» державы» [158, с. 290].

Другое дело — формы «содействия». Речь идет не о «вредительстве», а об отказе от классового мира, о продолжении революционной деятельности. Ленин уточняет: «Превращение империалистской войны в гражданскую не может быть «сделано», как нельзя «сделать» революции, — оно вырастает из целого ряда многообразных явлений, сторон, черточек, свойств, последствий империалистской войны. И такое вырастание невозможно без ряда военных неудач и поражений тех правительств, которым наносят удары их собственные угнетенные классы» [158, с. 289].

Как прогноз , эти представления оказались верными — через полтора года все именно так и произошло. Никакого практического влияния на ход событий в России эти работы Ленина не оказали и, будучи опубликованными в Швейцарии, не были доведены до сведения даже политически активной левой интеллигенции в Петербурге (насколько можно судить по воспоминаниям некоторых революционных студентов, эти работы до активистов партии не дошли). Это, видимо, было наилучшим выходом из сложного положения, ибо идея содействовать поражению России в 1915 г. наверняка оттолкнула бы от большевиков значительную часть интеллигенции и рабочих.

Но, конечно, идея способствовать поражению своей страны в войне привела к душевному конфликту у части партийного актива — патриотическое чувство столкнулось с идеологической доктриной. Это расщепление сознания впоследствии привело к разногласиям и столкновениям уже внутри сообщества старых большевиков. Гражданская война устранила с политической арены либералов-западников, которые вели идеологическую борьбу против империи , но космополитическое крыло большевиков, которое приняло у них эстафету, продолжало разрушение символов империи. Ненависть этой части большевиков к государству России была во много навеяна той доктриной марксизма, которой они были искренне преданы. Хотя после Октября большевикам пришлось заняться государственным строительством и ввести в свою риторику понятие социалистического отечества , инерция антигосударственных установок была очень велика.

Вот что писал активный деятель «правой оппозиции» М. Рютин (очень популярный во время перестройки как один из убежденных антисталинистов) в своей автобиографии 1 сентября 1923 г.: «Я стал самым непримиримым пораженцем. Я с удовлетворением отмечал каждую неудачу царских войск и нервничал по поводу каждого успеха самодержавия на фронте. Обосновать свою точку зрения к тому моменту я мог вполне основательно. Теоретически я чувствовал себя достаточно подготовленным: мною уже были проштудированы все главные произведения Плеханова, Каутского, Меринга, Энгельса, Маркса. К концу 1913 г. я проштудировал все три тома «Капитала», исторические работы Маркса, все важнейшие труды Энгельса» [159].

Антироссийский и антигосударственный пафос М. Рютина прямо вытекал из трудов Маркса и Энгельса. Поэтому вести борьбу с такими взглядами внутри партии было трудно, пока не «наросло» новое массовое поколение большевиков, уже из молодежи.

Для нашей темы это столкновение Ленина с социал-демократами, стоявшими на позициях марксизма, служит подтверждением тезиса о том, что и в ХХ веке главными субъектами крупномасштабных исторических процессов оказываются не классы, а народы. Марксисты это знали. Ленин принял верное решение не потому, что верной оказалась его модель классовой борьбы в России, а потому, что войны не желал русский народ . Он уже в 1905-1907 гг. определенно отверг и национал-либерализм, и социал-шовинизм как основу своего «большого проекта». Рабочий класс западноевропейских стран, напротив, пошел на заключение пактов о национальном согласии на основе социал-шовинизма для ведения империалистической войны.