Маркс против русской революции - Сергей Кара-Мурза

Маркс пишет о рабочем как продукте разделении труда: «Некоторое духовное и телесное уродование неизбежно даже при разделении труда внутри всего общества в целом… Кооперация, покоящаяся на разделении труда,… становится сознательной, планомерной и систематической формой капиталистического способа производства» [100, с. 376]. Результат этих условий труда — «интеллектуальное одичание, искусственно вызываемое превращением незрелых людей в простые машины для производства прибавочной стоимости и совершенно отличное от того природного невежества, при котором ум остается нетронутым без ущерба для самой его способности к развитию» [100, с. 411].

В своем представлении рабочего Маркс делает упор или на экономической функции (разделение труда, эксплуатация), или на животной . Это выглядит у него так: «Человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций — при еде, питье, в половом акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т.д., — а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному.

Правда, еда, питье, половой акт и т.д. тоже суть подлинно человеческие функции. Но в абстракции, отрывающей их от круга прочей человеческой деятельности и превращающей их в последние и единственные конечные цели, они носят животный характер» [115, с. 91].

Конечно, это абстрактная модель, но подобного представления нельзя найти у русских философов, историков, даже писателей с их склонностью к преувеличениям. У русских иная «антропология» трудящегося человека. Труд (даже и на капиталиста или помещика) вовсе не вызывает у него «интеллектуального одичания» и не «подрывает мужество его характера». Рабочих и крестьян в России отличало развитое чувство достоинства и тяга к знаниям. Животными в своих человеческих функциях они себя не чувствовали.

Толстой настойчиво писал о знаменательном повышении нравственных запросов крестьянства. Он обращал внимание на то, что крестьяне перестали выносить телесные наказания, это стало для них нестерпимой нравственной пыткой, так что стали нередки случаи самоубийства из-за этих наказаний.[45]Наказы и приговоры крестьян 1905-1907 гг., затрагивающие темы человеческого достоинства, поражают своим глубоким эпическим смыслом — сегодня, в нашем нынешнем моральном релятивизме, даже не верится, что неграмотные сельские труженики на своих сходах могли так поставить и сформулировать вопрос.

Когда читаешь эти приговоры и наказы в совокупности, то видишь, что у крестьян требование свободы и гражданских прав приобрело экзистенциальный, духовный характер, речь велась о проблеме бытия, имевшей даже религиозное измерение. «Желаем, чтобы все перед законом были равны и назывались бы одним именем — русские граждане ». Приговор схода крестьян дер. Пертово Владимирской губ., направленный во Всероссийский крестьянский союз (5 декабря 1905 г.) гласил: «Мы хотим и прав равных с богатыми и знатными. Мы все дети одного Бога и сословных различий никаких не должно быть. Место каждого из нас в ряду всех и голос беднейшего из нас должен иметь такое же значение, как голос самого богатого и знатного» [46, т. 2, с. 252].

Особый культурный тип представлял из себя молодой грамотный русский рабочий начала ХХ века. Это было замечательное культурно-историческое явление, и оно сыграло большую роль в революции. В нем Православие и Просвещение, слитые в русской классической культуре, соединились с идеалом действия , направленного на земное воплощение мечты о справедливости. Сохраняя космическое чувство крестьянина, рабочий внес в общинный идеал равенства вектор реального построения на нашей земле материальных оснований для Царства справедливости. Эта действенность идеала, означавшая отход от толстовского непротивления злу насилием , была важнейшей предпосылкой к тому, чтобы ответить на зло «детей Каина» вооруженным сопротивлением.[46]

Это был рабочий, который, с одной стороны, обладал большой тягой к чтению, которая всегда была характерна для пришедших из деревни рабочих. Отличие в том, что наш рабочий одновременно получил три типа литературы на пике их зрелости — русскую литературу «золотого века», оптимистическую просветительскую литературу эпохи индустриализма и столь же оптимистическую революционную литературу. Это сочетание во времени уникально. А. Богданов в 1912 г. писал, что в те годы в заводских рабочих библиотеках были, помимо художественной литературы, книги типа «Происхождение видов» Дарвина или «Астрономия» Фламмариона — и они были зачитаны до дыр. В заводских библиотеках английских тред-юнионов были только футбольные календари и хроники королевского двора.

Сам взгляд на труд как на инструмент отчуждения и отупления человека был чужд русской культуре, здесь Маркс также вступал с ней в принципиальное противоречие. Более того, и в западных культурах представления Маркса принимались скептически. Язык марксистской политэкономии был неадекватен объекту. Это объясняли тем, что Маркс создавал ее на материале специфического хозяйства Англии. Даже в отношении Германии модель Маркса годилась с большими натяжками, в отношении же России ее описание и предсказания были совершенно ложными. О. Шпенглер писал: «Он [Маркс] знал сущность труда только в английском понимании, как средство стать богатым, как средство, лишенное нравственной глубины, ибо только успех, только деньги, только ставшая видимой милость Бога приобретала нравственное значение… Такая этика владеет экономическими представлениями Маркса. Его мышление совершенно манчестерское… Труд для него — товар, а не «обязанность»: таково ядро его политической экономии… Марксизм — это капитализм рабочего класса. Вспомним Дарвина, который духовно так же близок Марксу, как Мальтус и Кобден. Торговля постоянно мыслилась как борьба за существование. В промышленности предприниматель торгует товаром «деньги», рабочий физического труда — товаром «труд»» [62, с. 78, 118-120].

Отношение к государству

Следующий важный элемент мировоззренческой матрицы русского народа — отношение к государству как высшей ценности, даже сакрализация государства (при наличии в то же время мятежных и анархических настроений). Об этом много написано и русскими философами разных направлений, и русофобами разных типов. Можно принять как факт, что государство и в царской России, и в СССР было идеократическим . Это был важный центр жизнеустройства и целеполагания народа, источник смыслов мировоззренческого уровня.