Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

Пленных держали в овраге. Удобное место, чтобы охранять. Было их не менее пяти сотен. Конечно, большая часть — наемники из соседнего кантона, но и местных там хватало. И многие, если не половина, были так или иначе ранены.

— Теперь видите, какие пленные? — спросил Волков у растерянного капитана и, не дав ему ответить, потащил того дальше, к палатке, в которой находились раненые. Откинув полог, вошел сам и жестом позвал за собой горца.

Бродель нехотя пошел.

Там среди трех раненых на узкой походной кровати лежал человек, отвернувшийся от входа.

— Генерал, — окликнул его Волков.

Человек даже не пошевелился. Кавалер сделал жест гвардейцу, который был рядом: подними его. И гвардеец, не шибко церемонясь, схватил лежащего, приподнял и усадил на кровати. Лицо капитана Броделя вытянулось. От спеси и показной храбрости и следа не осталось. Перед ним сидел седой человек с окровавленной тряпкой вместо руки, изможденный от боли старый человек. Капитан, конечно, его узнал: это был генерал Каненбах.

— Генерал… — прошептал капитан.

Дальнейший разговор не состоялся, Волков схватил капитана за локоть и вытащил из палатки.

— Передайте вашему ландаману, что сегодня я приказал не кормить пленных. Если их судьба его не интересует, я переведу их через реку и всех велю зарезать — прямо перед стенами города, — и ваших, и райслауферов. А еще скажите ему, что мой артиллерист обещал мне разбить восточную стену еще до вечера. И не думайте, что я пойду через пролом в город, а там на улицах стану с вами драться. Я не собираюсь гробить своих людей. Первым делом я отправлю туда солдат, чтобы они подожгли все. Лето было сухое, ветерок с вашей горы весьма напорист — пожар будет знатный. А когда город разгорится как следует, вот тогда я поведу своих людей, и настанет время большой резни, потому что всех мужей от двенадцати лет и до семидесяти я буду считать врагами, а всех баб — добычей.

Капитан растерянно молчал.

— Ступайте, ступайте, — продолжал генерал, слегка подталкивая капитана в бок, — все мои слова передайте своему консулу и еще скажите, что, если не выйдет на переговоры через час, велю артиллеристам снова бить стену.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 24

⠀⠀

Первый консул земли Брегген Николас Адольф Райхерд, или, проще, ландаман Клаус Райхерд, вовсе не похож был на знатнейшего человека большой горной земли. Лицом темен, как будто в поле свою жизнь проводил, руки, как у крестьянина, велики и тоже темны. Сидел он напротив кавалера, ни робости, ни спеси, глаза вот только весьма недобры были. Взгляд его настороженный. Словно ждал хитростей от врага. А вот Волков, напротив, едва сдерживал свою радость, то и дело одергивал себя, чтобы ее не показать. Как им принесли вино, так он велел всем удалиться. Хотел говорить с глазу на глаз с ландаманом. Ландаман Райхерд едва отпил вина из стакана или сделал вид, что отпил, поставил стакан и весьма вежливо и весьма разумно заговорил:

— Хочу сразу вам сказать, господин фон Эшбахт, совет земли Брегген уполномочил меня вести переговоры только о пленных, ни о войне, ни об осаде речи не будет. Совет земли Брегген намерен воевать.

— О, вы, горцы, славитесь своей воинственностью, — кивал кавалер. — Но я-то как раз хотел увязать вопрос о пленных со всеми иными вопросами. — Нет, он не думал, что мир упадет ему в руки сразу, он готов был начать торги, но перед этим приходилось соблюсти ритуал признания силы врага. Он решил попробовать лесть: — Вы очень сильны, и многие солдаты, узнав, что я иду в поход на кантон, сразу отказывались от дела.

Лицо ландамана не изменилось, а глаза так и смотрели на кавалера настороженно. И генерал продолжал:

— Но зато те солдаты, что пошли со мной, то солдаты лучшие. Самые храбрые и опытные, что мы вам уже несколько раз и доказали.

— К чему эти слова все? — неожиданно холодно спросил консул Райхерд. — Говорю же, уполномочен я советом кантона говорить лишь о пленных, и только…

— А я хочу говорить о деньгах, — соврал кавалер. — Сколько дадите за своих людей, сколько дадите за наемников, сколько дадите за своего генерала?

Кажется, теперь ландаман хотел ему ответить, но Волков не дал. Снова заговорил, и теперь со злостью:

— В прошлый раз я вас простил, обременил легким откупом, думал, что соседи вы мирные, но вы о мире и думать не пожелали, снова и снова распрю длили, и теперь я уже хорошую цену возьму. За всех с генералом хочу пять тысяч флоринов или цехинов или пять с половиной тысяч гульденов. И золото сразу потребую, без проволочек.

Тут Райхерд снова надумал ответить, и снова ему генерал не дал.

— А не согласитесь, так милости не ждите, пленных велю резать и в реке топить, а генерала вашего так на кол посажу прямо перед большими воротами и сегодня же стену собью, войду в город, но лишь для того, чтобы его поджечь. Город ваш, может, и брать не буду, посмотрю, как пойдет. А поверну отсюда… обратно на север. А деньги… деньги я добуду в Висликофене, отдам его на меч людям своим. А потом к Рюммикону пойду, городишко зажиточный и даже стен не имеет, а вот лесопилок, и угольных ям, и дегтярен во множестве, городок богат, вожделенная добыча для всякого, сожгу его, все сожгу, как в Милликоне, камня на камне не оставлю. И отбиться от меня вам уже нечем. Вы да ваш совет думаете в городе отсидеться. Может, и так, может, и отсидитесь, но землю вашу я разорю всю. И на помощь к вам уже никто не поспеет. Да и пойдут ли вам союзники помогать, если я сегодня пленных их казню?

Теперь на лице первого консула земли Брегген появилась неприязнь к генералу. Смотрел он на него и не скрывал того, что ненавидит этого благородного мерзавца из соседнего феода.

А Волков не унимался, видел в глазах ландамана ненависть, но продолжал:

— А еще, перед тем как сжечь Рюммикон, я заверну в горы, чуть севернее его, там, говорят, на реке Золле, в тамошних деревушках, сложено восемьдесят тысяч бревен отменного леса. И лес корабельный, и дубы какие-то драгоценные. Уж хочу узнать, в чем драгоценность этих дубов, поднимусь туда, посмотрю на них, никогда не видел драгоценных деревяшек, да и сожгу все эти бревна. Большой, наверное, костер будет от них… — Он сделал паузу в речах своих, чтобы повнимательнее