Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

Стали люди доброго Каненбаха молиться. Господь даровал им крепость духа, и стали они биться. И бились так, что по локоть были их руки в крови поганой, и попирали они горы трупов, и не было вокруг них места, где б не лежали мертвые нечестивцы. Но каждый из добрых людей Каненбаха бился с сорока нечестивцами, и не убывало их, оттого и не могли они всех одолеть. Но и разбойник Эшбахт не мог их взять.

И тогда пес папский Эшбахт, не взяв их в честном бою, велел бить по ним пушками и другим огневым зельем, избивая их во множестве. И пало знамя их, и сам добрый человек Каненбах пал израненный. Многие люди его пали. И тогда ослабли духом люди его, и стали уходить из крепостицы, идя на юг, но их по выходе встречали проклятые Господом кавалеры и топтали конями. А иные, что не пошли из крепости, стали оружие свое бросать и просить у пса Эшбахта и его людишек нечестивых милости. И они, и сам Каненбах были нечестивцами полонены. И скорбь была в том над всей землей Брегген».

…Взяли почти пять сотен пленных, большинство пленных были райслауферы из соседней южной земли, но даже их генерал велел не трогать. Тем более не разрешал резать местных. Все они были ему нужны, особенно офицеры и сам генерал Каненбах, тяжко раненный в левую руку картечью либо мушкетной пулей.

— Руку пришлось отнять, — говорил лекарь Волкову. — Он в дурном здоровье, крови потерял изрядно, а сам немолод, уже не знаю, сберегу ли его.

— Да уж приложите усилия. Он мне надобен, слышите, надобен.

Сказав это, кавалер пошел в палатку, чтобы поглядеть на поверженного врага. За ним хотел было увязаться Габелькнат, но у прапорщика Брюнхвальда хватило ума и такта его остановить.

В палатку Волков вошел один. Каненбах, страдающий, лежал на боку к нему спиной, культю его запеленали в тряпку. Сам горец чуть раскачивался от боли, как будто баюкая обрубок. Он словно почувствовал, да нет, скорее услышал лязг доспехов, и оттого повернулся.

— А, победитель пришел насладиться зрелищем поверженного врага!

Волков молча смотрел на него. Каненбах был бел, совсем бел лицом и едва шевелил серыми губами.

— Уж не знаю, чего вы задумали, почему не убили меня, а лечите, но скажу вам сразу: не надейтесь, я вам никакой помощи не окажу, а буду лишь мешать всячески по мере сил. Господом Всемогущим клянусь!

Кавалер опять ничего ему не ответил: упрям, как и все горцы, глуп, как и все упрямцы.

— А если бы вы мне в руки попались, так я бы вам жизнь сохранил, только лишь чтобы доставить вас в Шаффхаузен, а там четвертовать на площади.

Волков и на этот раз ему ничего не ответил, а повернулся и пошел прочь из палатки.

«Можешь пыжиться, старый дурак, и надувать свои дряблые щеки, но раз уж попал ко мне в руки, то сделаешь то, что мне надобно. Не живой, так мертвый всяко будешь мне полезен, и согласия твоего мне не нужно».

Захват генерала живым — то была удача. Вообще бой за лагерь прошел хорошо. Все из-за того, что старый генерал плохо поставил и плохо укрепил лагерь. Пруфф снес большой кусок западной стены, Волков даже морщился, видя, как излишествует капитан, тратя порох и ядра. Пушка горцев так и не стреляла: ее разбили еще прошлым днем. А полковник Брюнхвальд к утру подготовил столько фашин, на сколько ему хватило веревок. До зари, чтобы не быть мишенями у вражеских арбалетчиков, солдаты стали носить те фашины к северной стене, к проходу. Завалили ров и набросали их под частокол, а с восходом солнца запалили. И стена прогорела, прогорела быстро. И получилось, что у лагеря два больших пролома: один, западный, пробили пушки, там построилась колонна из ландскнехтов, а северная стена прогорела, и проход там оказался весьма велик — перед ним начала строиться колонна из людей Карла Брюнхвальда. Горцы, больше опасаясь удара с севера, встали у прогара большой баталией, но Волков не торопился атаковать, к чему ему потери, он и так знал, что до вечера управится, и поэтому велел привезти сюда кулеврины. Кулеврины поставили совсем рядом, за рвом, и били они так часто и так метко, что горцы понесли немалые потери, попятились от огня и отошли в глубь лагеря. А уж за ними через ров полез Вилли с сотней мушкетеров и там, среди палаток и телег, стал весьма успешно избивать горцев и дальше, а уже за ним последовали пехотные роты. И ландскнехты после нескольких залпов картечи без труда смяли у западной стены тех, кто их думал остановить. С двух сторон навалились на горцев и сразу оттеснили их к южному углу лагеря. Там горцы огородились телегами, ощетинились, желая драться насмерть. Но опять кавалер не дал им повода стать героями, а опять звал пушки и, пока те не подошли, велел Рохе бить глупых, не переставая, из мушкетов и аркебуз. А когда большие пушки докатились до надобного места, то дело сразу и разрешилось. Генерал Каненбах решил из лагеря вырваться и пошел в атаку сам, пошел на ландскнехтов, желая пробиться к южному выходу из лагеря. Тут и началось для горцев побоище. Были убиты знаменосцы, строй смешался от огня пушек и стрелков, а ландскнехты ничуть не подвинулись, не отошли. И лишь немногие горцы и наемники пробились к выходу, но и там не нашли спасения — выбегая из лагеря без всякого строя, попадали они под копыта лошадей фон Реддернауфа, что сторожил беглецов с юга. А потом и генерал пал, и горцы пришли в смятение, невиданное Волковым доселе. И первый раз на его глазах на крики «бросай оружие» так они и поступали, а не бились до смерти, как это бывало раньше.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 22

⠀⠀

До Шаффхаузена от деревни Рэ один день пути, даже меньше, и идти по самым заселенным землям. Большой обоз тащить нет смысла, всегда можно взять нужное в деревнях по дороге. И снова, по негласно сложившейся в его войске традиции, солдаты рассчитывали на день отдыха. Кавалеру это не нравилось, он буквально физически чувствовал время, кожей ощущал, как оно утекает, но все-таки решил дать людям отдохнуть. Один день — бог с ними, пусть побездельничают. Тем более что его, да и всех офицеров волновал один вопрос. И опять это был вопрос