Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

имя племянника. Этот простой на вид человек был, кажется, весьма неравнодушен ко всяким проявлениям видимого благородства. И восхитился он сапфиром совсем не потому, что камень был великолепен, а потому, что это подарок императора. Поэтому же он спрашивал про фамилию Бруно. Человек думал о том, что его внуки будут носить знаменитое на всю округу имя.

«Э, братец, а ты, кажется, тщеславен, как, впрочем, и все вышедшие из мужиков богатеи. Это как раз по мне».

— Но мне нужно будет время, — продолжал Райхерд. — Семья должна принять решение. Дело это очень важное.

— Да-да, конечно, но прошу вас не тянуть с решением. И чтобы ускорить дело, прошу передать вашей семье, что за Бруно я дам пять тысяч десятин земли и десять мужиков, а к дому его дам еще пять дворовых девок, и сие все перейдет рожденным в законном браке детям.

— Хорошо, — кивнул Райхерд, снова разглядывая яркий синий камень. — Я потороплюсь с ответом, к счастью, все родственники, что имеют право слова, приехали на сей раз со мной.

— Надеюсь, что он будет благоприятный.

Райхерд ничего на это не ответил, поклонился, собираясь уже уйти, но кавалер его окликнул.

— Простите, господин первый консул, чуть не забыл, — произнес генерал, хотя ничего он на самом деле про это не забывал. — Вы просили указать поводы для заключения мира, а этот довод я упустил. Коли вам еще нужен будет один, так вот он: я все еще помню о восьмидесяти тысячах прекрасных бревен, что сложены в горах севернее Рюммикона.

Райхерд на сей раз посмотрел на генерала неодобрительно, еще раз ему коротко кланялся и, так ничего и не сказав, пошел к своим людям.

«Ничего, путь и он, и все остальные спесивые и воинственные горные мужики помнят, с кем имеют дело. Шутить да заискивать, если мира они не захотят, больше не буду. Сожгу все, разорю все».

⠀⠀

⠀⠀

Глава 31

⠀⠀

То ли совсем ему стало скучно, то ли возраст брал свое, то ли избаловал его Господь щедротами, но после разговора с ландаманом Волкову совсем не хотелось возвращаться на переговоры.

В прошлые времена он находился бы там неотлучно, за каждый крейцер торговался бы, даже зная, что вся суета может быть напрасной. А теперь нет… Тоскливо ему стало слушать пререкания, в которых адвокаты его были как рыба в воде. Как открыл ему первый консул глаза на все невидимые обстоятельства, так весь пыл его к переговорам сразу угас. Теперь он пошел к реке, уселся на берегу, не боясь испачкать свои роскошные панталоны и замарать туфли, позвал Гюнтера с вином и стал смотреть на воду, попивая вино и думая только лишь об одном: отдаст Райхерд свою дочь замуж за его племянника или нет. «То решило бы все вопросы сразу. Если ландаман так влиятелен, как говорят, то он уж найдет управу на всех тех, кого он называет горлопанами из совета кантона. Что ж, сети расставлены, попадет ли в них рыба?»

Тут он уже ничего не мог поделать, только лишь ждать. Ждать! Хоть это для кавалера было и непросто. Хорошо ждать бродяге да нищему на паперти, уж Господь да смилостивится и пошлет чего-нибудь. А ему-то как раз ждать в большой убыток. И тут нечего считать зарплату адвокатам. Двадцать шесть монет в день — это сущие пустяки по сравнению с тремя тысячами людей и восемью сотнями коней, которых ежедневно нужно кормить. Да, много еды, много фуража взял он с боем, и кони, пока стоят без ежедневной тяжкой езды, могут и траву объесть вокруг лагеря. Но все равно и овес, и бобы, и горох, и сало, и солонина, и мука, и лук, и чеснок… Все-все-все это исчезает возами. Да не возами, а целыми небольшими обозами. Прошел день — и нет десятка телег с едой и овсом. Вот так, отдохнул у речки, попил вина, а полвоза еды ушло как в прорву. И это не считая платы, которую нужно выдавать всем этим тысячам людей, от первых офицеров до последних кашеваров или возниц. Вот сиди и жди. Выслушивай пустую болтовню тех, у кого язык без костей. То есть этих чертовых адвокатов да переговорщиков от горцев, которые им подстать.

От таких мыслей генералу даже отличное вино не шло в горло, он выплеснул остатки из кубка на землю. Встал и пошел посмотреть, как продвигается укрепление лагеря. Лагерь он будет укреплять еще и еще. Он и так уже неплох, но есть еще куда улучшать. И пусть чертовы горцы, все эти приехавшие с болтунами офицеры видят, что дело вовсе не кончено, что Эшбахт отсюда уходить пока что не собирается. И коли мира не случится, то встанет он на их земле так твердо, что зубы об его лагерь они обломают.

Обсуждая с Шубертом и Рене, сколько еще рогаток вбить перед рвом у западной стены, и говоря с Пруффом о насыпях и помостах для пушек, кавалер думал о встрече с первым консулом. И вместе с легкой тревогой ожидания его не покидало чувство надежды.

«Скорее всего, Райхерд пойдет мне навстречу, может быть, дочь свою и не выдаст за Бруно, наверное, побоится. А вот о мире похлопочет. Война со мной оказалась делом для них весьма неприятным. Уж не так и сильны они, как в былые времена. Их можно бить. Нужно еще больше пушек, больше мушкетов и хорошая кавалерия для разъездов, вот этим их и брать и не ввязываться с ними в большие полевые сражения — вот и вся военная хитрость против них. Да, конечно, горцы подготовятся, укрепят городские стены, выроют рвы заново, починят ворота и подъемные мосты. Но деревни, малые города они не защитят, и лес, сложенный в горах, они никуда до весны не денут, реку я им для сплава закрою. И все это ландаман понимает. Он похлопочет о мире, похлопочет. Да и сапфир императорский ему весьма приглянулся, падок на подобное оказался первый консул».

Но все эти, казалось бы, правильные мысли не приносили Волкову спокойствия, он плохо спал, плохо ел, хоть виду не показывал, но тревожился, тревожился. И было отчего. Там, на его берегу реки, под надежной охраной находились его сундуки. Большие сундуки с серебром и небольшие сундуки с золотом. Денег было очень и очень много… Много, если не воевать больше, но если горцы в глупой своей заносчивости продолжат войну, то всех тех денег ему