Царь и Бог. Петр Великий и его утопия - Яков Аркадьевич Гордин

«Дело» Алексея оказалось для Меншикова величайшим подарком судьбы.

Был низвергнут его злейший и самый опасный враг – князь Василий Владимирович Долгорукий. А заодно и уничтожен разоблачитель Воронов.

А Петр еще раз убедился, что из первых лиц своего окружения он может в критический момент безусловно рассчитывать только на Меншикова.

В конечном итоге Воронов был приговорен к смерти и казнен.

Его решительное желание служить царевичу значимо. Он был близок к князю Долгорукому и знал о его отношениях с царевичем.

Вообще по ходу следствия выяснилось, что о настроениях князя Василия Владимировича знали многие. Очевидно, он и в самом деле был прямодушен.

Так, Федор Эверлаков, управляющий имуществом Алексея, показал: «В доме Шафирова князь Алексей Гагарин, до возвращения царевича, говорил, что слышал от тестя своего Шафирова, что царевич едет сюда: „Погубил-де он себя напрасно“. Гагарин назвал его дураком. Князь Богдан Гагарин сказал: „Говорил ему князь Василий Долгорукий у себя в спальне: „Слышал-де, что дурак царевич сюда едет? Жолв ему, а не женитьба!“»

Стало быть, Долгорукий сообщал свое саркастическое провидение разным людям – Воронову, Гагарину. Гагарин повторял его суждение в доме Шафирова. И вице-канцлер посетовал о судьбе царевича.

При внимательном чтении следственных материалов обнаруживается немалый круг значительных лиц, «готовых служить» царевичу.

В мае 1717 года, находясь в Неаполе, Алексей получил письмо из Лондона: «Так как отец мой, брат и вся фамилия Бестужевых пользовалась особой милостию вашей, то я всегда считал обязанностью изъявить мою рабскую признательность и ничего не желал от юности, как служить вам. Но обстоятельства не позволяли. Это принудило меня для покровительства вступить в чужестранную службу, и вот уже 4 года я состою камер-юнкером у короля Английского. Как скоро верным путем я узнал, что ваше высочество находится у его цесарского величества, своего шурина, и я по теперешним конъюнктурам замечаю, что образовались две партии, при том же воображаю, что ваше высочество при нынешних очень важных обстоятельствах не имеете никого из своих слуг, я же чувствую себя достойным и способным служить вам в настоящее время, посему осмеливаюсь вам писать и предложить себя как будущему царю и государю в услужение. Ожидаю только милостивого ответа, чтобы тотчас уволиться от службы королевской, и лично явлюсь к вашему высочеству. Клянусь всемогущим Богом, что единственным побуждением моим есть высокопочитание к особе вашего высочества».

Автором письма был двадцатичетырехлетний Алексей Петрович Бестужев, будущий знаменитый дипломат, великий канцлер при Елизавете Петровне, генерал-фельдмаршал при Екатерине II.

Прежде всего возникает вопрос – в каких отношениях была с царевичем «вся фамилия Бестужевых»? При каких обстоятельствах Бестужевы «пользовались особой милостью» Алексея?

Особых следов этой близости на поверхности нет, хотя совершенно очевидно, что молодой Бестужев говорил правду – он писал то, что должно было быть известно Алексею. Некоторое подтверждение семейной близости Бестужевых к кругу царевича присутствует в следственном деле. Иван Большой Афанасьев в показаниях 11 февраля писал о своем разговоре с Кикиным спустя несколько недель после отъезда царевича. Кикин передал Афанасьеву приказ Алексея ехать к нему: «И велел-де тебе, царевич, для проезду взять с собою переводчика в Риге или в Нитаве, а именно сказал: возьми-де ты в Нитаве Фридриха, который жил у Петра Бестужева, буде-де его тут не прилучиться, и ты-де поговори Петру Михайловичу, чтобы он приказал его сыскать».

Петр Михайлович Бестужев-Рюмин, отец нашего Алексея Петровича, представитель древнего дворянского рода, с 1715 года назначен был обер-гофмейстером двора вдовствующей герцогини Курляндской Анны Иоанновны, будущей императрицы, фактически управлял делами герцогства и пытался активно вмешиваться в европейские дела.

Судя по характеру предложения Кикина, Афанасьев должен был хорошо знать Бестужева, а Бестужев – безусловно способствовать доверенному слуге царевича в весьма щекотливом деле. И стало быть, некие отношения между Петром Михайловичем и царевичем действительно были.

Как и во многих других случаях, дело тут в недостаточном нашем знании подробностей жизни Алексея.

Алексей Бестужев с 1708 года – ему было 15 лет – отправился учиться в Данию, в датскую дворянскую академию, затем переехал в Берлин, где обучался в заведении, называвшемся Высшим коллегиумом, овладел в совершенстве латынью, французским и немецким языками.

С 1712 года служил при посольстве Бориса Ивановича Куракина в Голландии. Это была прекрасная школа.

Вместе с Куракиным он присутствовал на Утрехтском конгрессе в 1713 году, где был подписан мир, положивший конец многолетней изнурительной Войне за испанское наследство, которую вели с одной стороны Франция Людовика XIV и Испания, а с другой – союз Англии, Голландии, Священной Римской империи, Португалии и Савойи.

Двадцатилетний Бестужев оказался в гуще мировых событий.

В том же 1713 году он поступил с разрешения Петра на службу к курфюрсту ганноверскому Георгу-Людвигу, а когда тот стал королем Великобритании Георгом I, последовал за ним в Лондон в качестве камер-юнкера.

У него были все шансы сделать прекрасную карьеру в Европе на русской дипломатической службе.

И тем не менее он рискнул всем.

Значимое обстоятельство: в 1714 году только что вступивший на престол Георг I отправил Бестужева в Петербург своим представителем. Бестужев был обласкан Петром и вернулся в Лондон как представитель и русского царя.

Надо полагать, что он восстановил или наладил заново связи с российской элитой.

Молодой Бестужев не был рыцарем, готовым жертвовать собой ради верности сюзерену. Он понимал, что в случае демонстративного присоединения к опальному царевичу в России его ждут дыба и плаха. Его решимость означает, что он рассчитывал на воцарение Алексея. Будучи в Лондоне, он тем не менее ориентировался в обстановке в России, наверняка советовался с людьми, владеющими информацией. В первую очередь – с отцом.

Судя по дальнейшей карьере Бестужева, он не был человеком, действовавшим наобум. Он умел просчитывать свои шаги. Стало быть, информация из России убеждала его в том, что у Алексея есть все шансы после смерти отца, вернувшись, занять престол. Фраза в его письме относительно возникновения «двух партий» свидетельствует о верной оценке ситуации. И еще одно – он, европеец, не стал бы предлагать свои услуги ретрограду, чей приход к власти отрывал Россию от Европы.

9

Многомесячное пребывание в 1712 году в Померании при Меншикове, на самом деле часто вне присмотра доверенных царя соглядатаев, в свободном общении с князем Василием Владимировичем и другими значительными людьми, было важным периодом в жизни Алексея. Вполне возможно, что в эти месяцы он всерьез оценил свое положение, свои перспективы и обдумал свои будущие