Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях - Иван Егорович Забелин

Великорецкому на молебен 8 алт.; августа 29-го посылает в Коломенское к Усекновению главы Иоанна Предтечи на молебен полтину; сентября 27-го в Старом Никольском монастыре, что за Иконным рядом, служит молебен за государево здоровье и жалует игумену 3 алт. 2 ден. и т. д.

В 1645 г. июля 13-го царь Михаил скончался. Недолго пережила его и царица Евдокия; она скончалась с небольшим через месяц, 18 августа[190].

* * *

Повседневные богомольные выходы царицы в верховые церкви были совершаемы запросто, без особой официальной обстановки, с какою почти всегда выходил сам государь, сопровождаемый обыкновенно приезжавшими для присутствия в Думе боярами и другими чинами, которые обязаны бывали являться во дворец каждый день. Царицу в таких выходах сопровождали только ее комнатные люди, ближайшие дворовые боярыни, крайчая, казначея, две-три верховые боярыни и столько же постельниц, носивших подножие (род ковра) и другие необходимые при выходе вещи. Праздничные выходы совершались, разумеется, торжественнее, с большим числом дворовых людей, а также и в сопровождении приезжих боярынь, а быть может, и всего комнатного чина. Без сомнения, при этом соблюдался и какой-либо церемониальный порядок шествия: младшие чины, девицы-боярышни, постельницы шли впереди попарно, старшие позади. По всему вероятию, и здесь чин выхода придерживался подобных же порядков, какие были в обычае на половине государя. Любопытные изображения таких пеших царицыных выходов сохранены в рисунках к путешествию Мейерберга.

По словам Мейерберга, царица по сокрытой галерее из дворца ежедневно шествует в женский монастырь Вознесения Господня для слушания там молитвы (панихиды) в память умершего. Пред нею несут в серебряном позолоченном сосуде смесь, называемую «кутья», состоящую из меду, пшеницы, смоквы и сахару, которую ставят на могилу для искупления грехов. Потом сие кушанье предоставляется священникам и церковнослужителям. Впереди идет боярыня с кутьею, за нею крайчая, потом четыре девицы-боярышни с ослопными[191] восковыми свечами для освещения пути, за ними – сама царица с посохом в руке в сопровождении двух боярышен, из которых одна несет над царицею круглый солнечник (зонт). Шествие заключает дворовая боярыня. Свечи были носимы только зимою, когда выход совершался ранним утром или вечером. В иных случаях зажигали и носили по шести и более свеч, вероятно, в соответствие более значительного для молитвы дня. Солнечник выносился в обыкновенные воскресные и праздничные дни; но употреблялся ли он собственно для защиты от солнца или выносился только для большого парада – неизвестно. Должно думать, что он служил и вообще для украшения обстановки выхода.

В большие праздники царица выходила в царском наряде, т. е. в короне, а царевны – в венцах, под большим солнечником вроде балдахина, который поддерживали по углам за сохи или рукояти четыре боярышни. Шествие открывается девицами-боярышнями, идущими попарно, младшие впереди. Затем под балдахином, который поддерживают тоже боярышни, самые младшие возрастом, впереди шествуют царевны; за ними мама несет на руках десятилетнего царевича, потом идет сама царица; ее сопровождают крайчая и две боярыни. Мейерберг замечает, что царских детей, даже довольно возрастных, всегда носили на руках их мамы. В настоящем случае мама несет, как упомянуто, десятилетнего царевича Алексея Алексеевича. Надо полагать, что Мейерберг снял свои рисунки уже с готового современного изображения царицыных выходов. На это указывает самый характер постановки и начертания фигур, напоминающий рисунки иконописцев. Видеть самолично выход царицы, а тем более рисовать его с натуры он не мог ни в каком случае.

Не менее любопытные подробности о подобных же пеших выходах вообще знатной женщины в старое время мы находим и в народных песнях – былинах, из которых в этом отношении особенно замечательны песни о Дюке Степановиче, княженецком боярском сыне. В одной из них Дюк Степанович, объясняя княженецкое обхождение, говорит князю Владимиру:

Как у моей государыни матушки,

Честной вдовы Мамелфы Тимофеевны:

Пойдет она от церкви от соборния,

Впереди идут лопатники (чистят дорогу лопатами),

За лопатниками идут метельщики (метут),

За метельщиками идут суконщики,

Расстилают сукна одинцовыя.

Мою матушку, честну вдову Мамелфу Тимофеевну,

Ведут под руки тридцать девиц со девицею;

Вся она обвешана бархатом,

Чтобы не запекло ее солнце красное,

Не напала роса утренняя…

Или:

Под руку ведут тридцать девиц

И по другую тридцать девиц;

Над ней несут подсолнечник,

Чтобы от красного солнца не запеклось ее лицо белое;

Впереди стелют сукна одинцовыя,

Сзади сукна убирают.

У ней надето платье цветное,

На платье подведена луна поднебесная,

Пекет красное солнышко,

И светит светел месяц,

Рассыпаются частые мелкия звездочки[192].

В этой последней песне Дюковой матушке предшествуют четыре староматерые старухи, ее служебные женщины: халуйница, рукомойница, постельница, колашница, из которых первую ведут под руку 5 девиц, под другую – 5 девиц; вторую – по 10 девиц; третью – по 15, четвертую – по 20. Добрыня Никитич, желая встретить Дюкову матушку, каждой из этих прислужниц здравствовал, думая, что это и есть Дюкова матушка, и получал ответ, что Дюкова матушка позади идет[193]. Все это черты, очень верно и точно рисующие старую русскую действительность княжеского или вообще знатного быта, а следовательно, еще в большей мере действительность быта царского.

Само собою разумеется, что выезды цариц по своей обстановке были еще церемониальнее, потому что тогда экипаж царицы сопровождали, кроме женского чина, и мужчины, как увидим ниже. Притом и состав женского чина значительно увеличивался, особенно если поход или выезд был дальний, замосковный, куда требовалось поднимать и большее число служащих дворовых людей, и всякие запасные возки. Очевидцы таких выездов описывают их следующим образом. В 1599–1600 гг. проезжало через Москву персидское посольство. Один из его чиновников рассказывает, что ему посчастливилось видеть царя и царицу, когда они пышно и торжественно выезжали из города, везя большую икону и огромный колокол в дар одному монастырю, находящемуся милях в 30 от столицы.

Это был весенний Троицкий поход царя, доставлявшего в Троицкий монастырь не икону, а богатый золотой с каменьями оклад на образ Святой Троицы, находящийся и доныне по правую руку царских врат. Сверх того, царь отвозил туда и колокол.

По словам очевидца, это происходило следующим образом: впереди следовал конный отряд числом в 500 чел., одетых в красные кафтаны. Они ехали по трое в ряд, имея луки и стрелы, сабли у пояса и секиры при бедре. Следом за этим отрядом вели царских коней, назначенных для похода, 30 – для