Соратники Иегу - Александр Дюма

— И, кроме того, вы, разумеется, ненавидите меня из чувства патриотизма, подобно всем вашим соотечественникам, не правда ли?

— Ничуть не бывало, генерал, — возразил сэр Джон с любезной улыбкой, — они искренне восхищаются вами.

— А вы разделяете нелепый предрассудок, будто национальная честь требует ненавидеть сегодня врага, который может стать другом завтра?

— Франция почти стала для меня второй отчизной, генерал, и мой друг Ролан подтвердит, что я с нетерпением ожидаю дня, когда Франция станет моей истинной родиной.

— Итак, вы не будете возмущены, если Франция и Англия примирятся на благо народов всего мира?

— День, когда это произойдет, станет для меня самым счастливым днем.

— А если бы вы могли содействовать успеху этого дела, вы бы согласились помочь нам?

— Я готов посвятить этому жизнь!

— Ролан мне сказал, что вы в родстве с лордом Гранвиллом?

— Я его племянник.

— Вы с ним в добрых отношениях?

— Он очень любил свою старшую сестру, мою покойную мать.

— Он питает к вам те же родственные чувства, что и к вашей матери?

— Да, но думаю, что он бережет их для того момента, когда я вернусь в Англию.

— Вы согласились бы вручить ему письмо от меня?

— Кому оно адресовано?

— Королю Георгу Третьему.

— Такое поручение — большая честь для меня.

— Вы возьметесь передать вашему дяде то, чего нельзя написать в письме?

— Слово в слово: каждая фраза генерала Бонапарта — достояние истории.

— Тогда скажите ему… — Тут первый консул обратился к секретарю: — Бурьенн, достаньте последнее послание русского императора.

Раскрыв папку, Бурьенн вынул письмо и подал Бонапарту.

Бросив взгляд на письмо, первый консул протянул его лорду Тенли.

— Скажите ему сначала и прежде всего другого, что вы прочли это послание, — добавил Бонапарт.

Сэр Джон с поклоном взял письмо и прочел:

«Гражданин первый консул!

Вы возвратили мне вооруженными и в новом обмундировании по форме их частей девять тысяч русских солдат, взятых в плен в Голландии, и Вы прислали их мне без выкупа, без обмена пленными, без каких-либо условий.

Это поистине рыцарский поступок, а я имею честь считать себя рыцарем.

Полагаю, что лучшее, чем я могу отплатить Вам, гражданин первый консул, за сей великолепный подарок, — это предложить свою дружбу.

Угодно ли Вам принять сей дар?

В залог нашей дружбы я возвращаю паспорта лорду Уитворту, английскому послу в Санкт-Петербурге.

Помимо того, если Вы согласитесь стать — не говорю, моим секундантом, но моим свидетелем, я вызываю на дуэль, один на один, всех монархов, каковые не пожелают вступить в борьбу против Англии и не закроют ей доступ в свои морские порты.

Я начинаю с ближайшего соседа, короля Дании, и Вы сами можете прочесть в «Придворных ведомостях» письменный вызов, который я ему посылаю.

Что мне еще остается добавить?

Ничего.

Кроме того, что мы двое, объединившись, можем повелевать всем миром.

Остаюсь Вашим почитателем и искренним другом.

Павел».

Обернувшись к первому консулу, лорд Тенли спросил:

— Известно ли вам, что русский император сумасшедший?

— Вас навело на эту мысль письмо, милорд? — спросил Бонапарт.

— Нет, но оно подтверждает мое мнение.

— Что же, Генрих Шестой Ланкастер унаследовал от помешанного корону Людовика Святого, и на британском гербе до сих пор красуются французские лилии, — пока я еще не соскоблил их своей шпагой.

Сэр Джон усмехнулся: его национальную гордость задели дерзкие притязания победителя битвы у пирамид.

— Впрочем, — продолжал Бонапарт, — сейчас еще рано говорить об этом: всему свое время.

— Да, — процедил сквозь зубы сэр Джон, — морской бой при Абукире произошел не так давно.

— О, я разобью вас не на море, — живо возразил Бонапарт. — Мне понадобилось бы лет пятьдесят, чтобы обратить Францию в морскую державу. Я одержу победу вот здесь…

И он указал рукой на восток.

— В настоящее время, повторяю вам, дело идет не о войне, а о мире: мне необходим мир, дабы осуществить свои замыслы, и прежде всего мир с Англией. Как видите, я играю в открытую, я достаточно силен, чтобы говорить откровенно. Если когда-либо дипломат скажет правду, это будет самый искусный дипломат в мире, ибо никто ему не поверит и он беспрепятственно достигнет своей цели.

— Значит, я должен передать моему дяде, что вы хотите мира?

— Разъяснив при этом, что я не боюсь войны. То, чего я не добьюсь от короля Георга, я, как видите, могу получить от императора Павла. Однако Россия еще не достигла той степени цивилизации, чтобы я желал иметь ее союзницей.

— Послушное орудие порою бывает полезнее, чем союзник.

— Верно, но вы сами сказали, что император сумасшедший, а помешанных, милорд, лучше разоружать, чем вооружать. Я убежден, что такие великие нации, как Франция и Англия, должны быть либо неразлучными друзьями, либо непримиримыми врагами. В дружбе они, как два полюса, будут сохранять равновесие земного шара; во вражде одна держава должна уничтожить другую и стать осью земли.

— А если лорд Гранвилл, не подвергая сомнению ваш военный гений, усомнится в вашем могуществе? Если он убежден, подобно нашему поэту Кольриджу, что грозно рокочущий океан охраняет наш остров и ограждает его неприступной стеной, как тогда поступить?

— Разверните нам карту земного шара, Бурьенн, — приказал Бонапарт.

Секретарь разостлал карту.

— Видите эти две реки? — спросил первый консул, подойдя к столу.

И он показал сэру Джону Волгу и Дунай.

— Вот дорога в Индию! — сказал он.

— Я полагал, что дорога в Индию лежит через Египет, генерал, — заметил лорд Тенли.

— Я тоже так думал прежде, или, вернее, я выбрал этот путь за неимением другого. Теперь же русский царь открывает мне новый путь. Пускай ваше правительство не вынуждает меня вступить на него! Вы видите карту?

— Да, гражданин, я смотрю внимательно.

— Итак, если Англия заставит меня начать войну и мне придется взять в союзники преемника Екатерины, вот что я сделаю: я погружу на суда сорок тысяч русских солдат, пущу их вниз по Волге до Астрахани. Они переплывут Каспийское море и станут лагерем в Астрабаде в ожидании моего прихода.