Одинокое ранчо (сборник) - Томас Майн Рид

Снова солнце поднимается над Льяно-Эстакадо, лучи его окрашивают румянцем бурые базальтовые утесы, окружающие долину Арройо-де-Аламо.

На вершинах этих утесов, возвышающихся над местом, выбранным Урагой для лагеря, по-прежнему сидят черные грифы. Хоть это и не излюбленное место для гнездовья, они остаются тут всю ночь, издавая хриплый, гортанный крик всякий раз, когда хищное четвероногое, койот или пума, подбираются слишком близко и вырывают их из объятий дремы. Лишь только первые лучи солнца пробуждают стервятников к активности, становится ясна причина такой настойчивости. Уже не отдыхая, разве что изредка, они описывают низкие круги почти над самыми вершинами деревьев, растущих по берегам потока. Птицы вытягивают шеи, в глазах их светится голодное вожделение, ведь внизу они видят пищу, настоящий роскошный пир – теперь уже не ожидаемый, но накрытый по всем правилам.

Люди валяются, раскинувшись на траве – они не спят и не прилегли отдохнуть. Их позы опровергают такое предположение. Тела окоченели, многие скрючены в самых неестественных позах. Более того, трава рядом с ними забрызгана кровью, почерневшей за ночь, и напоминающей пролитые чернила. Тут и там видны лужицы этой жидкости, темно-багровой и загустевшей.

По этим зловещим признакам грифы безошибочно распознают, что люди не спят и не отдыхают – все они мертвы, и пусть на них блестящая уланская форма, каждый из этих солдат не что иное, как хладный труп.

Это расстрельная команда, оставшаяся лежать, как была: не потревожено ни одно тело, ничей мундир не снят и карман не вывернут; все шнуры, перья и флажки на своем месте, как в тот миг, когда уланы почти одновременно попáдали, сраженные залпом винтовок рейнджеров.

Если не считать палаток, стоящих как прежде, это собрание покойников является единственной вещью, не претерпевший изменений с прошлого часа заката, поскольку именно после захода солнца вернулись преследователи и притащили с собой пленников. Как и накануне, двое приговоренных видны под тем же самым деревом, где лежали дон Валериан и доктор. Только это другие люди, и караульный над ними тоже совсем иной породы. Это плохо одетый, бородатый техасец, верзила добрых шести футов роста, с винтовкой такой длины, что когда приклад ее поставлен на землю, конец ствола всего на дюйм не достает до подбородка владельца. Нет нужды уточнять, кого стережет этот детина. У его ног распростерт павший духом Урага. Выражение лица полковника наводит на мысль о лисе, угодившей в капкан. Роскошный мундир мексиканца порван, заляпан грязью, помят. Рядом адъютант Роблес, его сообщник по множеству преступлений. На его физиономии тоже заметны следы сурового обращения, но вот отчаяния нет. Лейтенант напоминает посаженного в клетку тигра, отказывающегося покориться, какова бы ни была цена. На лугу пасется порядка шести десятков лошадей и с полдюжины мулов. Около пятидесяти животных оседлано и взнуздано, словно ожидая седоков. У остальных на шею наброшены лассо – этих поведут за собой.

Несколько человек из низших чинов, приставлены смотреть за табуном, прочие же собрались в центре лагеря. Их поведение, разгоряченные речи и оживленная жестикуляция говорят, что они держат совет по какому-то важному делу.

Уолт Уайлдер среди них, Хэмерсли отсутствует. Кентуккиец в квадратной палатке, в более приятном обществе. Он сидит на раскладной кушетке, Адела рядом, ее рука сжимает его ладонь. Девушка не смущается присутствием брата. Последний, наряду с дорогим старым доктором, освобожден от уз. Перед нами картина истинной любви в рамке из родственной привязанности.

Добавим сюда приверженность более скромного толка: туда-сюда снует Кончита, не находящая себе места от радости. Она не обращает внимания на пеона, лежащего связанным позади шатра – речь о Хосе, и лишь с презрением глядит на его соседа Мануэля. Это вопреки тому, что метиске известно как безумно любит ее индеец, потому как она знает теперь и как велико его предательство. Но мысли девушки, как и взгляды, устремлены на человека более достойного – на ее могучего и отважного техано! Кончита с гордостью наблюдает, какую значительную роль играет ее избранник среди своих compaisanos^[99]. На полголовы выше собравшихся вокруг него рейнджеров, охотник выделяется и авторитетом, заставляя прислушиваться к своему мнению в важном деле, ради которого созвано собрание.

Это не вопрос жизни и смерти. Он уже не стоит больше. Выбор сделан в пользу последней, вердикт оглашен, приговор вынесен. Спор только о способе приведения его в исполнение.

– Ну, ребята, как нам с ними быть? – спрашивает капитан, председательствующий на совете. – Расстрелять или повесить?

– Повесить! – следует ответ большинства.

– Расстрел – слишком чистая смерть для таких подонков, – поясняет голос, явно принадлежащий Нату Калли.

– Скальпировать, содрать кожу и четвертовать, – предлагает сторонник более суровых мер.

– Точно! – подхватывает другой. – Немного мучений будет в самый раз для этих негодяев.

– Ну же, комрады! – урезонивает их капитан. – Не забывайте, что мы техасцы, а не дикари вроде тех, которых нам предстоит наказать. Довольно отправить их на тот свет, не проявляя при этом зверства. Все согласны на повешение?

– Все?

– Принято! Где вздернем?

– Вон там, – отвечает Уайлдер, указывая на два дерева, к которым недавно были примотаны дон Валериан и доктор. – Обеспечим каждому по отдельному суку, чтобы не толпились при входе через врата небесные!

– Самое оно! – соглашается Калли. – Лучшей виселицы даже сам шериф графства Пайк, что в Миссури, не выбрал бы. Дадим каждому по дереву, как они сами хотели поступить с ни в чем не повинными пленниками. Поменяем их местами, так будет честно, сдается мне.