Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов

Прошу вас составить мне небольшую протекцию и сообщить, с кем конкретно в вашем военном ведомстве я могу начать сношения для установления его местонахождения.

Засим остаюсь вам весьма признательным за содействие в столь важном для меня вопросе.

С глубоким уважением, адвокат Александр Л. Фирсанов».

«29 мая 1902 года. Санкт-Петербург.

Министру обороны г-ну П.А. Курочкину.

От адвоката, Александра Леонидовича Фирсанова.

Милостивый государь, Пётр Алексеевич!

Прошу вас оказать посильную помощь по специальным каналам вашего ведомства в розыске моего сына, Леонида Александровича Фирсанова, корреспондента газеты „Невский экспресс“, в декабре 1901 года на территории Трансвааля и Оранжевой республики попавшего в плен к военным Великобритании.

Искренне надеюсь, что подданные Его Императорского Величества и граждане Российской Империи могут надеяться на помощь Государя и государства в сложных жизненных ситуациях.

Заранее благодарен за любое содействие.

С глубочайшим почтением и уважением, адвокат Л.А. Фирсанов»

Июнь 1902 года. Где-то в Африке

Купил Леонида один из богатейших людей этих мест, к которому все уважительно обращались «эмир Али». Остальные «абу» и «аль», сопрягаемые с его именем, пока запомнить было нереально. С чистой совестью Фирсанов отложил это на потом, а сейчас использовал обращение «хозяин».

На новом месте он попал в привилегированное положение. Его не гоняли вместе с другими невольниками на работы, оставляя в отдельной камере. Иначе назвать пенал размером полтора на два метра было трудно. Днём ему позволяли отрабатывать новые номера, разминаться и прогуливаться по двору. Максимально возможное благорасположение, которое оказывалось рабу.

Обжившись, он, с привлечением мимики и жестов, слов всех известных ему языков, объяснил управляющему Хакиму, что нужны игральные карты и булавы для жонглирования. Карты достали быстро и арсенал фокусов сразу вырос. А вот с булавами было трудней. Их не было. Несколько недель, – а куда торопиться, Леонид потратил на изготовление реквизита. Вырезал ножом из кусков дерева, обклеивал осколками зеркал и цветной фольги, центровал. Так что булавы вышли на загляденье. После недели репетиций у него был приличный номер. Основой послужило выступление коллеги-индуса из Стамбула. Первый же показ вызвал бурю восторга у Али.

Понимая, что необходимо постоянно расширять палитру развлечений, «руси» был вынужден обновлять номера программы. Едва хозяин заскучает, в лучшем случае его сошлют на какие-нибудь работы, а в худшем – сгноят в пенале. Он придумывал и создавал номер за номером, но интуитивно понимал, что показывать что-либо из программы Гудини нельзя. И занимался гимнастикой, когда знал наверняка, что за ним не следят.

Как-то ему пришла идея сделать номера с открытым огнём. Он освоил жонглирование зажжёнными факелами, потом появились трюки с горящими шарами на железных цепях. Вершиной огненной феерии было возникновение у него над головой огненной «короны». По вопросам изготовления реквизита он плотно сотрудничал с управляющим. Внешне нелюдимый одноглазый негр, на деле оказался весёлым и умным человеком, с которым быстро установились хорошие, почти дружеские отношение. Многое Хаким умел делать сам, и лишь часть «заказа» иногда заставлял делать кого-то другого.

По вечерам, за исключением дней отъезда эмира, его водили в зал развлечений. Али мог быть в одиночестве, окружённый клубком юных, почти не прикрытых девичьих тел, или пировал с гостями. В зависимости от ранга и приближения, их обслуживали или молчаливые негры в «фирменных» жилетках на голое тело, или наложницы в полупрозрачных газовых шальварах с фестонами, из которых наружу нахально рвалось молодое тело. Голову и плечи скрывали атласные накидки, больше походящие на платки с кистями. Они же скрывали лица девушек, оставляя открытыми глаза и живот. Пару раз Леонид, который придумал эффектный позолоченный костюм, наталкивался на заинтересованные взгляды.

Перед ним обычно выступала перекормленная тучная тётка, которая под заунывную мелодию шевелила складками живота, трясла дряблыми ягодицами и рыхлыми бёдрами. Это, оказывается, был знаменитый танец живота. У хозяина и гостей она вызывала бурю положительных эмоций. Она была ведущей примой местной труппы! Загадочный восточный мир. А Леониду танец напоминал движения мучного опарыша. Поначалу, Гюзель, так звали это сокровище природы, попыталась с Фирсановым кокетничать. Бросала пылкие взгляды, складывала дудочкой губы. Сталкиваясь за кулисами, она старалась прижаться своим телом к его обнажённым участкам. Но когда пылкие взгляды не принесли желаемого результата, танцовщица перешла к решительным действиям.

Как-то перед сном, подкупив стражу, она явилась в каменном пенале, войдя в каморку, как поршень в шприц. Прижав Леонида телесами, что-то жарко шептала, возможно ласковое, и жестами потребовала любви. Фирсанов с трудом сдержал рвотный позыв, но она заметила. Шипя, как змея, и осыпая его проклятиями, Гюзель удалилась. С этих пор они стали заклятыми врагами. Вернее, войну объявила танцовщица. Правильно говорят: от любви до ненависти – один шаг.

При встречах она злобно шипела, как гусыня, и норовила ущипнуть. Несколько раз до кровавых желваков. Столкновения случались в полумраке кулис и коридоров, свидетелей не было, а подымать руку на женщину Фирсанов не мог по определению. Простая идея пришла неожиданно. Под лёгкую тунику, в которой он выходил на сцену, Леонид стал надевать бельё из нескольких слоёв корабельной парусины.

В очередной раз они шли навстречу друг другу. Руки Фирсановы были заняты булавами, он прижался к стене, пропуская приму. У танцовщицы зажглась плотоядная улыбка, пальцы с большими ногтями, предвкушая радость, сложились в щепоть. Поравнявшись, любвеобильная бегемотиха запустила руку под одежду и алчно вцепилась в бедро. Тут раздался треск парусины и вопль танцовщицы. Она до крови сломала несколько ногтей. Но её ждал хозяин, и она спешно удалилась. Даже в рабстве царили интриги, приобретая жуткие формы и, зачастую, приводя к весьма печальным последствиям.

В один из вечеров Леониду принесли мясо с кускусом. После второго куска язык онемел, а желудок сжался. Леонид мгновенно вызвал рвоту. Это его и спасло. Два дня он пролежал в щели между явью и бредом. Хорошо, что эмир был в отъезде. Управляющий Хаким квохтал, как наседка. Жестами и крохотным запасом слов, которые уже успел узнать, Фирсанов объяснил, что его отравили. Пока местный лекарь выхаживал любимую игрушку хозяина, чернокожий управляющий двое суток шнырял по всем рекреациям, где жила прислуга, и что-то вынюхивал. И вынюхал.

На третий день после отравления вернулся эмир. Леонида, бледного как приведение и качающегося от малейшего дуновения ветра, привели «пред светлые очи». Тот глянул на него одним