28 мгновений весны 1945 года. Иллюстрированная версия - Вячеслав Алексеевич Никонов

Идею капитуляции Дёниц отверг и объяснил почему «Всеобщая безоговорочная капитуляция, которая оставила бы в руках русских немецкие армии на Восточном фронте, была как раз тем, что я намеревался всячески оттягивать. Я стремился, чтобы Восточный фронт максимально приблизился к демаркационной линии, отделяющей русскую территорию от зоны оккупации англичан и американцев, в этом случае появлялась возможность эвакуировать как можно больше людей на территорию западных союзников. Постоянно имея в виду именно это, я распорядился, чтобы перевозки людей морем выполнялись в первую очередь, используя для этой цели любые корабли.

Меня особенно заботил вывод центральной группы армий фельдмаршала Шёрнера. Делалось все возможное, чтобы вывезти морем войска из Пруссии. 9-я и 12-я армии находились в относительной близости к демаркационной линии. Это могло их спасти. Однако центральная группа армий занимала позиции на восточной границе Чехословакии – от американского фронта ее отделяла целая страна.

На совещании 1 мая я сказал, что, по моему мнению, армии Шёрнера должны оставить позиции, которые они, следует отметить, держали достаточно твердо, и отходить в сторону американского фронта. Им следует двигаться в юго-западном направлении, чтобы, когда будет подписана капитуляция, они находились достаточно близко к американцам, чтобы те приняли их как военнопленных. Однако верховное командование в лице Кейтеля и Йодля выдвинуло возражения против моего плана. Они считали, что, если центральные армии покинут свои позиции, за ними хлынет лавина русских войск.

Я остался при своем мнении, но не стал спорить с генералами и отложил издание приказа о выводе войск. Чтобы услышать мнение на этот счет самого Шёрнера и его начальника штаба генерал-лейтенанта Натцмера, я вызвал обоих в Плоен».

В тот день Дёниц также пригласил в Плоен гаулейтера Чехословакии Франка, рейхскомиссара Голландии Зейсс-Инкварта, рейхскомиссара Тербовена и генерала Бёме из Норвегии, немецких представителей в Дании доктора Беста и генерала Линдемана.

Войска 1-го Украинского фронта Ивана Степановича Конева вели бои в Берлине и окрестностях, «армии Рыбалко и Лучинского в течение всего 1 мая очищали от противника районы Вильмерсдорфа и Хадензее… Шесть тысяч неприятельских солдат и офицеров, переправившихся в ночь на 1 мая с острова на материк, были по частям уничтожены или пленены в расположении различных частей армии Лелюшенко».

Но Конев уже нацеливался на решение новой задачи: проведение Пражской операции.

Черчилль 1 мая добавил к отправленному накануне письму Трумэну («если западные союзники не будут играть важную роль в освобождении Чехословакии, эту страну постигнет участь Югославии»), послание Эйзенхауэру: «Я надеюсь, что ваш план не помешает вам продвинуться к Праге, если у вас будут необходимые для этого войска и если вы не встретитесь с русскими раньше. Я думаю, что вы не собираетесь сковывать себя, если у вас будут войска и территория окажется свободной».

Гонка за Прагу, как недавно гонка за Берлин, оказывалась в центре новых противоречий Москвы и союзников.

Конев писал, что «чем дальше, тем чаще приходилось вспоминать о существовании группы армий Шёрнера, находившейся на нашем левом крыле и южнее… перед нашими соседями – 2-ми 4-м Украинским фронтами. Поэтому не могу сказать, что звонок из Ставки… застал меня врасплох. Сталин спросил:

– Как Вы думаете, кто будет брать Прагу?

Оценивая обстановку и зная, что войска 1-го Украинского фронта, по существу, нависли над Чехословакией и вскоре начнут освобождаться, после выполнения задачи, связанной с Берлином, я понимал, что положение нашего фронта, видимо, будет выгодно использовать в связи со сложившейся обстановкой… Прикинув все это еще раз, я доложил Верховному главнокомандующему, что, по-видимому Прагу придется брать войскам 1-го Украинского фронта».

Заместитель начальника Генштаба генерал-полковник Штеменко рассказывал: «В ночь на 1 мая 1945 г. Ставка Верховного главнокомандования распорядилась не позже 4 мая сменить войска 1-го Украинского фронта, находившиеся в Берлине, силами армий левого крыла 1-го Белорусского фронта. И.С. Коневу было приказано не позже 3 мая закончить ликвидацию группировки немцев, окруженной восточнее Луккенвальде, и после смены освободившиеся войска правого крыла фронта бросить в стремительное наступление в общем направлении на Прагу…

Так складывалась основа замысла Пражской операции трех советских фронтов. При этом 1-й Украинский фронт являлся главной силой. Он должен был отрезать пути отхода противника на запад и юго-запад, создать северный и западный фасы кольца окружения войск Шёрнера, сидевших в Рудных горах и Судетах. С востока центром на Оломоуц двигался 4-й Украинский фронт А.И. Еременко. С юга наносил удары 2-й Украинский фронт Р.Я. Малиновского. Окружив противника, этим фронтам надлежало расчленять и уничтожать окруженную группировку одновременными и последовательными ударами на земле и с воздуха. В западную часть Чехословакии вступали войска наших союзников».

Ключевая роль отводилась 1-му Украинскому фронту Конева: «Из района Берлина значительной части войск, входивших в нашу ударную группировку, предстояло проделать марш в 150–200 км, чтобы достичь исходных позиций… Исходя из общей установки и директивы Ставки, мы создали на правом фланге северо-западнее Дрездена ударную группировку из трех общевойсковых армий Пухова, Гордова и Жадова, двух танковых корпусов Полубоярова и Фоминых и пяти артиллерийских дивизий».

Страшные показания даст 7 мая врач имперской канцелярии Гельмут Кунц. Еще 27 апреля жена Геббельса обратилась к нему с просьбой помочь всей ее семье умереть. Доктор обещал. «1 мая с. г. примерно в 4–5 часов дня мне в госпиталь позвонила по телефону жена Геббельса, которая заявила, что прошло уже достаточно времени, и просила сейчас же прийти в бункер…

Жена Геббельса пригласила меня зайти в кабинет и заявила, что решение уже принято (речь шла об умерщвлении детей), т. к. фюрер умер, и примерно в 8–9 часов вечера части будут пытаться выходить из окружения, и поэтому мы должны умереть… Во время беседы я предложил жене Геббельса отправить детей в госпиталь и представить их под опеку Красного Креста, на что она не согласилась и заявила: пусть лучше дети умирают.

Минут через двадцать, в момент нашей беседы в рабочий кабинет вернулся Геббельс, который обратился ко мне со словами:

– Доктор, я Вам буду очень благодарен, если Вы поможете мне умертвить детей.

Я Геббельсу, так же как и его жене, предлагал отправить детей в госпиталь под защиту Красного Креста, на что он ответил:

– Это сделать невозможно, ведь все-таки они дети Геббельса.

После этого Геббельс ушел, и я остался с его женой, которая около часа занималась пасьянсом-

Геббельс возвратился к себе в рабочий кабинет, а я вместе с его женой пошел в их квартиру (бункер), где в передней комнате жена Геббельса взяла из шкафа шприц, наполненный морфием, и вручила