Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

В апреле его сын купил мопед на кровно заработанные деньги. Всего через два месяца мопед украли. Его, Вернера, “долгом как гражданина” было указать на рост преступности. “Недопустимо, чтобы многие месяцы упорного труда добросовестного гражданина были сведены на нет преступником (которому для получения «награды» нужны лишь секунды): это разрушало юную психику правильно воспитанного ребенка”. Он настаивал, что государство должно выплатить компенсацию, так как оно “пренебрегло своей обязанностью своевременно и эффективно бороться с преступностью”. Он сам предвидел опасность с того момента, когда подростки начали цеплять американские символы на одежду и стали “ходячей рекламой империализма в нашей республике”. Слишком много было “человеческого одурения”. Государству необходимо было расправиться с такими людьми95.

С 1970-х годов все большее число авторов петиций ссылались на свои права, в частности, на свободу передвижения. В 1975 году ГДР подписала Хельсинкские соглашения о большей безопасности и сотрудничестве в Европе. Эти соглашения включали гарантию действий в соответствии как с Уставом Организации Объединенных Наций, так и со Всеобщей декларацией прав человека (1948), в которой наряду с правом на жизнь, свободу и безопасность, со свободой слова и религии специально оговаривалось право человека “покидать любую страну, включая свою собственную, и возвращаться в свою страну” (статья 13). Поддержка Хельсинкских соглашений со стороны ГДР может показаться циничной, но важно помнить, что режим действительно считал, что он прокладывает свой собственный исторический курс, в котором экономические права и права человека становятся единым целым96.

Авторы петиций ссылались на эту внутреннюю культуру права, а также на международные конвенции. Анита Э. жила в маленькой деревне в Саксонии, а ее мать – в Западной Германии. Женщина просила разрешения навестить родителя в ее 70-й, 75-й и 76-й дни рождения. Каждый раз ей отказывали. Последний раз она видела свою мать девять лет назад. “Почему я не имею тех же прав, что и другие граждане нашей ГДР?” – спрашивала она97. Департамент безопасности добросовестно ответил: ей было отказано, поскольку она не участвовала в выборах, а ее сыновья отказались проходить срочную военную службу. Впрочем, по такому случаю официальные лица предоставили ей право на недельный визит. Для Аниты Э. точкой отсчета были национальные права. Другие пошли еще дальше и ссылались на всеобщие права человека, иногда прямо цитируя Всеобщую декларацию. Семья из Берлина написала Вернеру в 1978 году, причем это была их двадцатая петиция. Они напомнили ему о его недавней речи в защиту прав человека, чтобы подчеркнуть, что “право решать, хочет ли человек вообще жить в этом государстве, должно быть первостепенным”. Они желали уехать по политическим причинам и воспитать детей так, как считают нужным. Правительство могло бы забрать их дом. Они писали, что ГДР ведет себя как “феодальное государство”, которое эксплуатирует труд рабочих и лишает их свободы выбирать, где они хотят жить. Поэтому выехать разрешали только пенсионерам. “Мы не понимаем, чего надеется добиться это государство, удерживая нас здесь силой”98.

Если 1970-е годы, по словам восточногерманского романиста Гюнтера де Бройна, были отмечены “соглашением о бездействии” между правителями и управляемыми99, то в 1980-е годы произошел крах доверия. Вместо того чтобы спокойно принять правила диктатуры, простые люди начали высказываться или устраняться. Вдова из Цвиккау пожаловалась Вернеру, кандидату номер один в избирательном списке Народного собрания в ее родном городе, в 1981 году. ГДР возлагала надежды на молодых, а для таких пожилых людей, как она, оставалось лишь “недоверие”. Одна из ее сестер жила в Кёльне. Заявление вдовы о посещении неоднократно отклонялось, хотя она не представляла опасности с точки зрения возможного побега. В Цвиккау у нее была старшая сестра, о которой нужно было заботиться, а также сын. Для написавшей письмо вдовы разрыв уже состоялся: “Мое правительство не доверяет такой старой женщине, как я, но в то же время ожидает, что я пойду к урне для голосования, чтобы довериться кандидату”100. Она была уверена, что для победы ему не нужен ее голос. В этом она была права.

Еще более тревожным было отчуждение между активистами и членами партии. В годы, предшествовавшие 1989 году, наблюдался исход из SED и других организаций. Росли разногласия по поводу экономического направления и снижалось доверие к руководству, которое игнорировало низовые слои населения и, казалось, утратило связь с реальностью101. Для некоторых это был глубоко личный шаг. Пенсионер из Берлина вступил в коммунистическую партию в молодости, в 1931 году. В 1983 году он чувствовал, что больше не понимает партию со всеми ее подачками молодежи, “хотя та этого и не заслуживает”102. Но и молодежь завоевать не удавалось. Вместо антифашизма и утопической веры в построение нового общества те, кто родился после возведения стены, выросли с ощущением отсутствия будущего.

В 1977 году Бернхард Т. жаловался на конфискацию личной почты из Западной Германии. Таможня вскрыла пакет и извлекла из него три предмета: две книги, в которых увидели агитацию против ГДР, и пляжный мяч “с демонстративной рекламой”. Книги, о которых идет речь, представляли собой иллюстрированное двухтомное журнальное издание об Олимпийских играх в Монреале 1976 года, написанное западногерманским спортивным журналистом. На играх ГДР завоевала сорок золотых медалей, в четыре раза больше Западной Германии, и уступила только Советскому Союзу. Тем не менее таможенная служба рассматривала эти книги как опасные примеры “политических претензий Западной Германии на то, чтобы быть единственным представителем нации”. Заявитель рассказал об инциденте своим коллегам на государственном предприятии (VEB). Они были “разочарованы тем, что простым рабочим не давали никаких прав”. Они тоже не могли понять такого решения: книги были о спорте, а не о “преступности, сексе или милитаризме”. По крайней мере, у властей должно хватить “порядочности” вернуть их Бернхарду. До сих пор, писал он, он был хорошим гражданином и будет продолжать защищать свое государство. Но “после серьезного размышления” он принял решение выйти из конфликтной комиссии. “Я не хочу вершить правосудие, если мне самому даны только обязанности и никаких прав”103.

Фантазии о лучшей жизни

18 сентября 1985 года молодая учительница Бербель Шпенглер, вчерашняя выпускница пединститута, прибыла в свою среднюю школу в Магдебурге, и ее попросили подменить заболевшего коллегу в девятом классе. Тут же она придумала оригинальное задание: “Как я представляю (свою) жизнь в 2010 году?” В своих ответах четырнадцати-пятнадцатилетние школьники, за одним исключением, сформулировали свое видение будущего и хорошей жизни, пусть и фантастическое в некоторых деталях. (Исключением был панк, верный лозунгу “Нет будущего” и бойкотировавший это упражнение.)104

Это были хонеккеровские дети, родившиеся в год захвата им власти.